Дзержинский

«Узнал я от Молотова о Вашем заявлении об отставке. Очень прошу Вас не делать этого, нет оснований к этому: 1. Дела у Вас идут хорошо. 2. Поддержка ЦК имеется <...>. 3. СТО перестроим так, чтобы отдельные наркоматы не могли блокироваться в ущерб государственным интересам. 4. Госплан и его секции поставим на место.

Потерпите еще месяц-два — улучшим дело, ей-ей.

Крепко жму руку.

Ваш Сталин.

P. S. Как здоровье?»

* * *

XIV съезд партии, состоявшийся в декабре 1925 года, и последовавшие за ним пленумы ЦК наполнены внутрипартийной борьбой. Группе Сталина противостоит «объединенная оппозиция» в лице Троцкого, Зиновьева и Каменева. Полемика изобилует грубостями, переходом на личности, обвинениями в прошлых грехах. Вопросы хозяйственной жизни в таких условиях — лишь повод для нового выяснения отношений. Этим можно объяснить ту обстановку, которая сложилась на партийном пленуме, проходившем в Кремле в июле 1926 года.

Выступление Дзержинского намечено на 20-е. Он основательно готовится. Накануне они провели совещание в ВСНХ, где уточнили все основные цифры. Многие из них Феликс Эдмундович лично пересчитал по своему обыкновению. Написанного текста ему не требуется — только конспект. Ночью перед заседанием Дзержинский почти не спал. Утром пожаловался, что болит сердце. И отправился сначала в ОГПУ, а потом в Кремль.

Связного выступления не получилось, почти сразу посыпались реплики из зала. Перед председателем ВСНХ сделал сообщение Пятаков. Феликс Эдмундович возмущен: его заместитель привел ложные данные и изложил позицию, которую не разделяет президиум «Наркомата промышленности». По опубликованному тексту последней речи Дзержинского трудно составить полное представление о том, что же происходило тогда в зале Большого Кремлевского дворца. Обстановка накалилась не в тот день, она накалялась последние полгода. Слово современнику, Валентинову:

«Стенографическую запись этой речи правили, дополняли, склеивали, делая все, чтобы она была понятной. В хаотической форме она все же выражает хозяйственную политику Дзержинского в ВСНХ, которую мы, беспартийные специалисты, считали правильной. Он прежде всего опроверг заявление оппозиции, что накопления частного капитала угрожают всему бытию советского хозяйства. Эти накопления Пятаков считал не менее чем 400 миллионов рублей. Оппозиция демагогически играла этой цифрой, закрывая глаза, что это не чистая прибыль, а валовой доход 323 тысяч частных предприятий, существовавших к началу 1926 года. Дзержинский трясся от негодования, слыша от Пятакова на пленуме и до него, что “деревня богатеет, деревня нас обгоняет, промышленность от нее отстает” и что в этом грозная опасность. “Вот несчастье! — возмущался Дзержинский. — Наши государственные деятели боятся благосостояния деревни. Но ведь нельзя индустриализировать страну, если бояться благосостояния деревни”».

Феликс Эдмундович продолжал отстаивать свои подходы к промышленной политике. Видимо, в ответ на какую-то реплику из зала, не вошедшую в текст стенограммы, он и произнес слова, которые всем запомнились:

— Я никогда не щажу себя. Поэтому вы здесь все меня любите и мне верите. Я никогда не кривлю душой.

* * *

Дзержинский говорил, прижимая к сердцу то одну руку, то сразу две. Некоторые полагали, что это ораторский прием. После своего выступления он с трудом покинул зал заседания, перешел в соседнюю комнату, лег на диван. Появился врач. Через два с половиной часа приступ как будто прошел, Феликс Эдмундович почувствовал себя лучше. В сопровождении двух помощников он вышел из Большого Кремлевского дворца и отправился к себе на квартиру. Дома находилась Софья Сигизмун-довна. Дзержинский прошел в спальню, наклонился над кроватью, чтобы приготовить постель, и упал на пол. Он умер 20 июля 1926 года в 16 часов 40 минут от разрыва сердца.

Глава пятидесятая. ЖИВОЙ

То, что Феликс Эдмундович не «железный», узнали после его смерти. Воистину во всей его жизни не удается отыскать ни одного случая, когда бы он поддался слабости, поступил вопреки своим представлениям о долге и совести.

В 1925—1926 годах фигура Дзержинского многим казалась уже не вполне современной, что ли... Гражданская война позади. Наследники Ленина ведут между собой борьбу, не забывая об удобствах жизни. Среди них немало трудоголиков, но «умирать на службе», дорабатываться до обмороков и сердечных приступов выходит из моды. Становятся традицией ночные застолья у товарища Сталина. Дзержинского представить на них невозможно.