Дж. Д. Сэлинджер

– Эрнест написал, что будет дома в среду, и в среду же рождественские каникулы начинаются, – говорит. – Надеюсь, вас не вызвали заранее, потому что дома кто-то болеет. – Ее такое по-честному вроде бы расстроило. Не просто нос в чужие дела сует, сразу видно.

– Нет, дома все хорошо, – говорю. – Это со мной. Мне надо эту операцию делать.

– Ох! Как мне жаль, – говорит. И по виду – точняк, жаль. Я тоже сразу пожалел, что ляпнул, да поздно уже.

– Не очень серьезная. У меня на мозге такая махонькая опухоль.

– Ох, господи! – Она даже рот ладошкой прикрыла и всяко-разно.

– Ай, да все нормально будет! Она почти что снаружи. И очень маленькая. Ее за две минуты уберут.

Тут я стал читать расписание, которое в кармане у меня лежало. Чтоб не врать больше. Я как заведусь, так часами могу, если покатит. Без балды. Часами.

Потом мы почти не разговаривали. Она открыла «Вог», который у нее с собой был, а я смотрел в окно. Вышла она в Ньюарке. Пожелала мне всего самого хорошего с операцией и всяко-разно. И все время Рудольфом называла. Потом пригласила на лето погостить у Эрни в Глостере, Массачусетс. Говорит, дом у них прямо на берегу стоит, есть теннисный корт и всяко-разно, а я только сказал: спасибо, но летом я с бабушкой еду в Южную Америку. Это я загнул так загнул, потому что бабуля моя из дома-то почти не выходит, разве что на «матинэ» какие-нибудь, нафиг. Но и за все гроши на свете я б к этой падле Морроу в гости не поехал, даже если б нужда прибила.

9

Я вышел на Пенсильванском вокзале и первым делом вот чего – я залез в эту телефонную будку. Мне приспичило кому-нибудь звякнуть. Чемоданы я поставил рядом с будкой, чтобы видно было, а вот зашел – и так и не придумал, кому звонить. Брательник мой Д. Б. – в Голливуде. Сестренка Фиби ложится часов в девять – ей позвонить я тоже не могу. Ей-то наплевать, если я ее разбужу, засада в том, что трубку не она снимет. Снимут штрики. Так не пойдет. Потом я решил было позвонить штруне Джейн Гэллахер и спросить, начались ли у Джейн каникулы, но это как-то не в жилу. А кроме того – вполне себе поздняк уже. Затем подумал, не позвонить ли мне той девке, с которой я раньше нормально так ходил, Сэлли Хейз, потому что у нее каникулы уже точняк начались: она мне написала такое длинное фуфловое письмо, приглашала в Сочельник помочь ей украсить елку и всяко-разно, – только я боялся, что трубку снимет ее штруня. Они с моей знакомы, и я так и видел, как она сломя, нафиг, голову несется к телефону, чтобы сообщить моей, что я в Нью-Йорке. Кроме того, мне совсем не в струю было трындеть с этой миссис Хейз по телефону. Она как-то сказала Сэлли, что я необузданный. Необузданный, говорит, и в жизни курс не проложил. Потом я хотел позвонить тому парню из Вутона, когда я туда ходил, Карлу Люсу, только мне он не очень в жилу. В общем, не стал я никому звонить. Вышел из будки минут через двадцать, подобрал чемоданы, пошел к этому тоннелю, где моторы, и взял себе тачку.

Я такой, нафиг, рассеянный, что сказал водиле свой обычный адрес, по привычке и всяко-разно – ну то есть напрочь забыл, что собирался кости кинуть в гостинице на пару дней и дома не появляться, пока не начнутся каникулы. Даже не подумал, пока мы полпарка не проехали. Потом говорю:

– Послушайте, а вы не могли бы развернуться, когда получится? Я вам не тот адрес дал. Мне бы обратно в центр.

Водила оказался вроде как такой тертый.

– Тут не могу, кореш. Тут одностороннее. Теперь надо до самой Девяноздой ехать.

Мне с ним собачиться не хотелось.

– Ладно, – говорю. И тут вдруг вспомнил кое-что. – Эй, послушайте, – говорю. – Знаете, там в пруду такие утки есть, возле самой Южной Сентрал-Парк? Маленький такой пруд. Вы, случайно, не знаете, куда они деваются, утки то есть, когда там все замерзает? Может, знаете случайно, нет? – Я понимал, что случайность такая – одна на мильон.

Он разворачивается и пялится на меня, как на чеканутого.

– Ты чё эт, корешок, удумал? – спрашивает. – Шутки со мной шутить?

– Нет, мне просто интересно, все дела.

Он больше ничего не стал говорить, поэтому я тоже заткнулся. Пока из парка не выехали на 90-й. Тогда только он спрашивает:

– Ладно, корешок. Куда?

– Ну, в общем, фигня в том, что я не хочу в гостиницы на Ист-Сайде, там знакомых можно встретить. Я путешествую инкогнито, – говорю я. Терпеть не могу такого фофанства – «путешествую инкогнито». Но если я с фофаном, то и сам веду себя по-фофански. – А вы, случайно, не знаете, какая банда сейчас в «Тафте» или «Нью-Йоркере» играет?

– Без понятия, кореш.

– Что ж… Тогда везите меня в «Эдмонт», – говорю. – Не против, если мы по пути остановимся и вы со мною выпьете по коктейлю? Угощаю. Я при грошах.

– Не могу, кореш. Извини. – Путёво с ним так. Неслабый типус.

Мы доехали до «Эдмонта», и я заселился. В моторе я надел свой красный охотничий кепарь – а просто от нефиг делать, – но перед заселением снял. Не в жилу там выглядеть ушибком или как-то. Уржаться можно. Я даже не знал тогда, что в гостинице этой, нафиг, полно извращенцев и дебилов. На каждом шагу ушибки.