Дж. Р. Р. Толкин

Ещё одна деталь не менее интересна и в большей степени бросается в глаза. Это происшедшее в процессе работы над «Властелином Колец» изменение картографии Средиземья. На ранней общей карте материка, связанной с написанием во второй половине 1930-х гг. «Амбарканты», довольно четко видны очертания Африки, то есть «Великий Залив» к югу от северо-западных земель (= Европы) врезается в глубь суши, подобно Средиземному морю. Однако на карте Северо-Запада, созданной в 1940-х гг. и известной любому читателю романа, никаких следов «Африки» к югу от «Европы» не обнаруживается, суша по восточному берегу Великого Залива уходит вертикально на юг под незначительным уклоном. Южного, «африканского» берега, сопоставимого по выступанию на запад с «Европой», явно нигде не просматривается.

Карты такого типа ныне довольно распространены в литературе фэнтези, даже почти типичны для жанра (например, карты из циклов Р. Джордана «Колесо времени» или Т. Уильямса «Память, печаль, шип»). Многие авторы фэнтези по сложившейся подсознательной традиции представляют свои «Европы» в виде гигантских мысов, вдающихся в океан с северо-востока, без парного материка с юга. Однако первой, кажется, картой такого рода была карта, нарисованная Говардом для цикла о Конане и изданная с «Хайборийской эрой». В рамках говардовского мира это имело чёткую мотивировку: западная часть Африки появилась позднее, во время послеледникового катаклизма. Тогда же погибла часть прибрежных земель, образуя Средиземное море: «На далеком юге стигийский континент откололся от остального мира, причем линия разлома пролегла по реке Нилус в ее западном течении. Над Аргосом, западным Кофом и западными землями Шема плескался голубой залив океана, которому позже люди дали наименование Средиземного моря. Однако погружение происходило не всюду. Западнее Стигии из моря поднялась обширная суша, составившая западную половину африканского континента». Решительно, если бы кто-то поставил задачу увязать картографию толкиновского Средиземья с нынешней картой Старого Света, то нарисовал бы весьма похожую картину. И это едва ли не единственный случай, когда можно основательно заподозрить «влияние» Говарда на Толкина, как и на многих других, уже и не сознававших этого авторов.

Так знал ли Толкин тексты Говарда ранее завершения «Властелина Колец»? При всех кажущихся доводах «за», твёрдой уверенности в этом быть не может. И всё же стоит вспомнить, что в 1938–1939 гг. создается эссе «О волшебных историях» — программный текст Толкина, в котором он немало размышляет над темой создания «вторичных миров». Эссе «Хайборийская эра» представляло собой, как ни странно, едва ли не первый пример описания целостной истории «вторичного мира» — пример, который не мог в этот период не привлечь внимание Толкина. Мог он и пробудить интерес к знакомому, возможно, и ранее фэнтезийному творчеству Говарда в целом.

«Скорее нравится»… По сравнению с непонравившейся де-камповской антологией «Мечи и колдовство»? На общем фоне ненавистной pulp fiction (это, по крайней мере, «могу вынести»)? Или как первый неловкий опыт на неторенном ещё никем публично пути? Увы, едва ли по ознакомлении с фэнтези Говарда Толкина (если это происходило в 1930-х) могло постигнуть что-то, кроме разочарования. Т. Шиппи, сравнивая Толкина с Говардом (и, менее справедливо, с Кейбеллом и Эддисоном), отмечает, что разница между ним и этими авторами — «в приверженности Толкина интенсивной и вдумчивой систематизации». Тщательно вынашивавший, вырисовывающий и перерисовывающий по чёрточке, добивающийся от неизвестного будущего читателя «вторичной веры» Толкин не мог не увидеть в мире Говарда кучи недостатков. Несерьёзность, поверхностность, несогласованность, явная поспешность в построении даже отдельных циклов. Тем паче никакой заботы об их согласовании. «Вторичный мир»? Точнее уж, противоречащие, разбегающиеся друг от друга «миры»! И в придачу ещё изобилие столь же не любимых Толкином черт жанровой литературы — от самих нелепых, на его вкус, «героических воителей» до «омрачающих солнечный свет» инфернальных чудищ. Ну а уж попытки придать всему этому наукообразность… Атланты, вырождающиеся в обезьян!..

Один из персонажей «The Notion Club Papers», Рэмер, который первоначально задумывался как «двойник» К. С. Льюиса, но в итоге превратился в ещё одно alter ego автора, испытывал «зуд переписывать чужую неумелую работу». Если Толкин действительно счёл труды Говарда «неумелыми», то едва ли был вполне справедлив. Но если, с другой стороны, сочинения американского фантаста хоть сколько-то будили собственную мысль Толкина, то могли стать для него дополнительным импульсом в творчестве. Толкин явно не стал «переписывать» Говарда, однако вполне мог, вольно или невольно, обогатить свой, настоящий «вторичный мир» одной-другой чёрточкой, восходящей к «чужой неумелой работе».

…И другие