Остается последний краткий комментарий по поводу жанровой принадлежности «Властелина колец». В каком-то смысле, очевидно, Толкин создал отдельный жанр. Трилогия в жанре — или поджанре — героического фэнтези, который никому не был известен, пока Толкин не опубликовал свое произведение, сегодня стала в издательствах ходовым товаром, создаваемым множеством авторов в подражание «Властелину колец». Но можно ли одновременно с этим считать данное произведение романом? Или сказанием? Или даже эпосом? Тот факт, что это не так-то просто понять, говорит о многом.
Самое полное описание литературных модусов можно найти в книге Нортропа Фрая «Анатомия критики», которая вышла в свет вскоре после «Властелина колец», в 1957 году. Фрай ни словом не упоминает в «Анатомии» книгу Толкина, но разработанная им структура позволяет определить место «Властелина колец» и понять, почему эта трилогия является аномалией.
Фрай выделяет пять очень общих литературных модусов, которые определяются исключительно в зависимости от характера персонажей. Первый из них — миф.
По мнению Фрая, если герой «превосходит людей и их окружение по качеству, то он — божество и рассказ о нем представляет собой миф»[96]. На ступеньку ниже стоит сказание: если герой превосходит людей и свое окружение только по «степени» (но не по качеству). Далее идет высокий миметический модус, характерный для трагедии или эпоса, когда герой или героиня «превосходит других людей по степени, но зависит от условий земного существования». На предпоследнем уровне находится низкий миметический модус, к которому относятся классические романы Джейн Остин или Генри Джеймса, чьи персонажи во многом равны нам по своим способностям, но не обязательно по своему социальному положению. Нижний уровень — иронический модус, то есть те случаи, когда мы видим персонажей более слабых или более невежественных, чем мы сами, когда герои становятся антигероями и часто выводятся в комическом ключе.На каком из этих уровней находится «Властелин колец»? Ответ очевиден: на всех пяти. Например, хоббиты совершенно точно относятся к низкому миметическому модусу
— по крайней мере, чаще всего. Как говорилось в первой главе, постоянное общение с персонажами, принадлежащими к более высоким уровням, может сподвигнуть их на более героическую манеру выражаться, одеваться и действовать, но они и сами часто считают это странным. Глядя на сына, облаченного в доспехи, Жихарь Скромби, нимало не впечатленный этим зрелищем, заявляет: «У него же вроде жилетка была — куда она подевалась? А то ведь железа на себя сколько ни напяль — в голове не прибавится, даром что брюхо блестит». А, в частности, Сэм (даже в большей степени, чем Горлум/Смеагорл) все время норовит соскользнуть на уровень иронического модуса. Его отношения с Фродо вызывают в памяти самую иронически-романтическую пару в литературе — союз Дон Кихота и Санчо Пансы. Сэм со своими вечными поговорками, здравым смыслом (в английском тексте его полное имя — Samwise, от древнеанглийского sam-wis, «простак»), упрямой и подчас безрассудной практичностью часто понижает стилистическую планку тех эпизодов, где он присутствует, — даже таких почти мифических сцен, как переход по веревочному мосту на землю Лориэна.Большинство героев из числа людей относятся к более высоким уровням. Например, Эомер или Боромир — типичные представители высокого миметического модуса
, характерного для вождей и королей: более сильных и смелых, чем обычные люди, но все же смертных и не обладающих никакими сверхъестественными способностями. Однако Арагорн, который бoльшую часть времени находится на их уровне, намеренно скрывая свое истинное лицо, отличается от них. Он способен вызывать мертвецов, подчинять палантир своей воле, он живет и здравствует двести десять лет и сам решает, когда приходит пора умереть. Он и его товарищи, не принадлежащие к человеческому роду, — Леголас, Гимли и Арвен, — как и все другие обитатели Средиземья, кроме людей, являются героями сказаний. Наконец, такие персонажи, как Гэндальф, Бомбадил и Саурон, очень близки к уровню мифа. Их нельзя назвать «божествами», однако они и не люди, а нечто между ними (Гэндальф и Саурон принадлежат к придуманному Толкином роду майаров). Кроме того, как говорилось выше, местами весь сюжет может претендовать на некий мифический смысл. Эта возможность ограничена лишь нежеланием самого Толкина достичь шестого уровня, который находится выше классификации Фрая, — автор «Властелина колец» не идет дальше намеков. Этот уровень можно было бы назвать «истинным мифом», благовестием, откровением или (как сказал сам Толкин) евангелием. В своем очерке «О волшебных сказках» он утверждал, что сказки способны являть отблеск или луч этого уровня через «эвкатастрофу», однако не могут его вместить, поскольку он «разрывает саму ткань истории».