Дж. Р. Р. Толкин: автор века. Филологическое путешествие в Средиземье

Никто из четырех хоббитов, ставших героями трилогии, не питает боевых амбиций даже в самые драматичные моменты. Когда в Мерри просыпается наконец «медлительная отвага» его племени, он бьет назгула мечом, но сзади. Пину выпадает прикончить горного тролля, похоже, лишь для того, чтобы дать ему «сравняться» с Мерри. Однако складывается впечатление, что отчаяние и упадок духа — главное оружие Черных Всадников — терзают их не так сильно, как их старших товарищей: то ли хоббиты не столь чувствительны, то ли им просто не свойственно предаваться размышлениям и попыткам предугадать будущее. Когда в Минас-Тирите впервые слышится вопль Кольценосца, именно Пин ободряет Берегонда и заявляет, глядя на сияющее солнце и на стяги, которые полощутся на ветру: «Я еще все-таки не отчаялся». На Мерри же возложена обязанность «тешить сердце [Теодена] своими рассказами». Он ощущает «мучительный страх и сомнение», охватившие и его, и ристанийцев в конце главы «Поход мустангримцев», но тоже первым замечает перемену. Отчасти причина, вероятно, состоит в их (чисто английском) легкомыслии. Они постоянно перешучиваются друг с другом и с Теоденом — тот, тоже будучи англичанином, легко подхватывает их настрой. Мерри извиняется за эту привычку в главе «Палаты Врачеванья»: «Но, понимаешь, наш брат хоббит, коли дело серьезное, нарочно мелет вздор». Однако, когда Пин, придавленный к земле убитым им троллем, успевает подумать о том, что все кончено,

мысль эта, как ни странно, была веселая: конец, значит, страхам, терзаньям и горестям.

Пин полагает, что ему пришел конец и что они потерпели полное поражение, но в этот последний миг ему поднимает настроение мысль о том, что он все-таки был прав: «Ну вот, все и кончилось [так, как я и думал]^[66]». Сэм и Фродо после уничтожения Кольца ведут себя примерно так же. Они тоже убеждены, что погибли и что именно этого и следовало ожидать. Фродо серьезно говорит о том, что сказка закончилась и что у нее не обязательно должен быть счастливый конец:

«Так оно и бывает. Всем надеждам приходит конец, и нам вместе с ними. <…> Где уж нам уцелеть в этом страшном крушенье».

Разумеется, в итоге он оказывается неправ, но нельзя отрицать, что, как правило, бывает именно так, как он говорит. Однако Сэм лишь отмечает: «Неплохая была сказка» — и рассуждает о том, как она в итоге будет называться. Он в любом случае уже пришел к этому парадоксу в главе 3 книги IV. Как поясняет Толкин,

он и с самого начала ничего хорошего от этой затеи не ждал, но он был не из нытиков и считал, что коли уж не на что надеяться, то и огорчаться загодя незачем. Теперь дело к концу, ну и что с того; он при хозяине, хозяин при нем; вон сколько вместе протопали — зря, что ли, он за ним увязался?

Возникает вопрос: можно ли вообще быть «веселым» и при этом не иметь никакой надежды? В современной культуре оптимизма — нет, нельзя («Ya gotta have hope» («Надо надеяться!»), — поется в известном американском мюзикле). Но семья Скромби смотрит на это скептически. «Пока живешь, надеешься, — повторяет Жихарь избитую истину, обычно дополняя ее куда менее возвышенной присказкой: — и хочешь кушать». Сэм в каком-то смысле воплощает современную версию «концепции мужества»: он готов исполнить свой долг даже без взятки в виде гарантированной победы в последней битве, когда придет Рагнарёк. Может быть, все дело в том, что, когда исчезает всякая надежда, отчаиваются только те, кто не способен без нее жить. Те же, кто, как Сэм и Пин, с самого начала ждут катастрофы, не горюют, когда их ожидания оправдываются, и даже веселятся. Толкин знал, что в скандинавской мифологии Вон (Надежда) — это не одна из трех основных добродетелей, а презренная слюна, которая бежит из пасти волка Фенрира. Он также знал, что слово cheerfulness (веселость) по своему происхождению означает как минимум добродетель, свойственную только лишь лицу (от древнефранкского chair — лицо). Когда сэр Гавейн отправляется на верную смерть, поэт отмечает:

Но Гавейн оставался весел (made good cheer

[= put a good face on it, сохранял лицо])

И сказал: «От судьбы нипочем

Нельзя шарахаться, голову повесив,

Что бы нас ни ждало потом!»

Этого современная культура тоже не приемлет, однако существует старая, но не утратившая своей актуальности присказка о том, что лицо важнее сердца, потому что его можно — и дoлжно — сознательно контролировать.