Дж. Р. Р. Толкин

С конца 1950-х гг. огромное время отнимали разного рода чисто спекулятивные вопросы — не столько «история Средиземья», сколько его «наука» — философская, этнографическая, особенно же лингвистическая. Уже к тому времени относятся философско-богословские «Заметки о мотивах в «Сильмариллионе»», сочинение «Законы и обычаи Эльдар», «Реинкарнация эльфов». В 1960 г. Толкин написал «Квэнди и Эльдар» — наиболее объемный из лингвистических трудов Толкина последнего периода. Он отчасти тематически (но не содержательно) восходит к прежнему «Ламмас» и должен был играть примерно ту же роль. Второй по значимости лингвистический труд Толкина об эльфийских языках от периода после написания романа, «Шибболет Феанора» (1968–1969), начался как рассуждение о происхождении одного из фонетических изменений в Квэнья. Эти тексты представляют собой именно рассуждения, записанные размышления автора над спорными проблемами эльфийского языкознания. Местами они фиксируют ход мысли автора и потому иногда опровергают сами себя. Вместе с тем Толкин включает в них и отрывки чистого повествования, которые существенно дополняют написанные ранее сказания. Такой же характер имеют и лингвистические эссе о позднейших Эпохах, крупнейшие из которых «О гномах и людях» и «О реках и маяках Гондора» были написаны около 1969 г.

По мере ухудшения здоровья, однако, мысли Толкина всё больше обращались к «Сильмариллиону». Около 1970 г. Толкин начал работать с выполненной по его поручению машинописью «Маэглина». В обе копии машинописи были внесены довольно непоследовательно и параллельно изменения, придавшие сказанию окончательный вид. Кроме того, Толкин сделал большое количество примечаний к «Маэглину» по разным поводам. Это была последняя крупная повествовательная работа о Средиземье. Переработать весь текст «Падения Гондолина» Толкину так и не было суждено.

Толкин продолжал трудиться над историей Средиземья и в последний год жизни. В 1972–1973 гг. он написал легенду о Кирдане Корабеле, призванную объяснить упоминание во «Властелине Колец» исключительной мудрости этого эльфийского владетеля. В эти же годы он вновь обращается к образу Галадриэль, пытается подробно разъяснить образ волшебников и могущество появляющегося на страницах «Властелина Колец» эльфийского витязя Глорфиндела… Работа шла по многим направлениям — слишком многим, чтобы Толкин успел её насколько-то завершить.

Две притчи

Удивительно, но при всех трудах над романом и окружавшим его «Легендариумом» у Толкина в 1940­­–80-х гг. хватило времени и на иные, пусть небольшие по размеру литературные труды. О драме «Возвращение Беортнота» речь уже шла. К этому же промежутку времени относятся две сказки, или, вернее, притчи, чрезвычайно важные для понимания Толкина и его творчества, адресованные им самим уже не детям, а взрослым.

В один из дней 1939 г. Толкин, — личный раз убедившийся, что темы и образы «приходят» ему во сне, — «проснулся с готовой короткой сказкой и тут же ее записал». Так родился «Лист работы Ниггля». Ниггль (что можно истолковать как «Скудный», «Мелочный») — художник, пытающийся создать изображение великолепного Древа. Однако он возится с мелкими деталями, оттачивая образ единственного листа, когда ему приходит время отправляться в Путешествие. На иной стороне его ждёт суд над всеми его делами, тяжелое пребывание в «работном доме» — и выход к свету, новому радостному труду и свободе. Там он находит свое Древо — живым и завершенным, а нашему миру (ибо Путешествие — конечно же, смерть) остаётся на память о забытом художнике только лучший фрагмент картины — лист работы Ниггля.

Толкин, разумеется, думал о себе. Сам он толковал «Лист», опубликованный в 1945 г., а в 1964 г. включенный в сборник «Дерево и лист», как историю о сотворчестве с Творцом, о праве на это и ответственности за результат. «Я попытался показать аллегорически, — писал Толкин, — как оно (сотворчество) может быть принято в Творение в своей истории о «чистилище» «Аист работы Ниггля». Это действительно главный смысл, который он видел в притче, хотя в другом месте отметил, что она не столько «аллегорична», сколько «мифологична» и что она отражает его собственные заботы того времени: «Я тревожился о собственном внутреннем Древе, «Властелине Колец». Это всё, однако, он считал второстепенным — будучи и прав, и не прав. «Лист» и о «сотворчестве», и о связанной с этим внутренней тревоге автора — гораздо более постоянной и гораздо более глубокой, чем тревога за любое конкретное произведение. Толкин боялся и уповал как на приятие его дара Богом, так и на то, что дар всё-таки будет принесён людям. Но в то же время, критично оценивая собственную «мелочность» в работе, он уже тогда сомневался, что успеет её завершить. Оставить здесь хотя бы «Лист»… и увидеть бы Древо на том берегу мира!