Дж. С. Сэлинджер и М. Булгаков в современных толкованиях

Знание истории и жизненный опыт, заметил К. Икрамов, должны были бы подсказать Булгакову, что поведение Га-Ноцри на допросе у Пилата – не что иное, как донос на Левия Матвея: «Иешуа называет палачам его имя и утверждает, что самые крамольные мысли принадлежат не учителю, а ученику». Кроме того, что Иешуа назвал имя ученика, искажающего его слова, он еще и сообщил Пилату, что Левий Матвей совершил должностное преступление, т. е., будучи податным инспектором, бросил деньги на дорогу и отправился путешествовать с Иешуа (10, с. 5).

К. Икрамов обвинил Иешуа в желании понравиться Пилату в сцене, когда Га-Ноцри предлагает игемону прогуляться и сообщает, что с удовольствием сопровождал бы его. Критик увидел противоестественную симпатию Иешуа Га-Ноцри к своему судье – жестокому прокуратору Иудеи – отнюдь не в проявлении исключительной доброты и святого доверия к силам зла, а кое в чем другом, хотя и не уточнил, в чем именно. Дело в том, что К. Икрамов полагал, что автор «романа в романе» испытывал тот же род недуга, те же чувства, что и его герой и проявлял их не менее откровенно. Мастер в своем романе рисует Пилата с тем же трепетным преклонением и «сладким замиранием сердца, готовым перейти в любовь, с каким Маргарита смотрит на Воланда» (10, с. 5).

Трансформация евангельского первоисточника в романе М. А. Булгакова, осуществленная по законам авторского видения, по мнению К. Икрамова, говорит об убежденности писателя, что ответственность за зло, совершаемое в мире, несут не сильные и всемогущие, а слабые и ничтожные. Так, длинный ряд смертных грешников, предстающих перед Маргаритой на балу у Воланда, несколько однообразен по сравнению с «Божественной комедией» Данте, да и не всегда указываются причины, по которым те или иные персонажи считаются смертными грешниками.

В трансформации евангельского первоисточника «несомненно виден атеизм Мастера, а может быть, и атеизм самого Булгакова, но это атеизм особый, очень личный». Роман «Мастер и Маргарита» – мечта слабого человека о справедливости, даже о справедливости любой ценой, заключил К. Икрамов. Ведь тут действуют силы, которые исторически всегда были направлены против человека, против его личности, т. е. силы, которые во все века насаждали шпионаж и поощряли предательство. Чего стоят лишь эпизоды, когда прокуратор Иудеи принимает начальника тайной полиции Афрания! А когда в конце романа описывается, как прокуратор по долгожданной лунной дороге бросился к тому, кого сам послал на лютую смерть, то К. Икрамов прокомментировал этот эпизод как художественное обоснование возникновения самого страшного из всех союзов, союза жертвы с палачом.

Эпиграф к первой части «Мастера и Маргариты» открывает, по мнению К. Икрамова, причину деформации М. А. Булгаковым библейского сюжета: «Я – часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо». Ведь упование на то, что зло наперекор своей природе может и будет вечно творить добро – это извращение, жажда подвергнуться насилию, считал К. Икрамов. «Нас чарует дьявольская путаница добра и зла в романе, она неотразима для каждого, кто смертельно устал от власти мелочной, ежеминутной, рассеянной в бюрократизме домовых книг и в подлости коммунальных соседей» (10, с. 5).

Камил Икрамов создавал свою статью в 1975–1981–1986 гг., но опубликовать ее смогла лишь его вдова О. Икрамова-Седельникова в 1993 г. Интересно, что критик впервые соотнес чувства Маргариты на балу у Воланда с гениальным финалом сна Татьяны Лариной. В 1994 г. М. О. Чудакова развила далее этот сюжет в статье «Евгений Онегин, Воланд и Мастер» (20, с. 5–10).

Дерек Дж. Ханнс пишет, что среди многих сложных вопросов в романе М. А. Булгакова нет более загадочного, чем истолкование образа Иешуа (19). Он видит в романе у Иешуа три роли. Первая роль – Иешуа отнюдь не библейский Иисус, даже само его имя является данью «древнееврейскому реализму иерусалимских глав». Вторая роль – Иешуа стремится стать библейским Иисусом. Третья роль Иешуа в «Мастере и Маргарите» состоит в отождествлении его с обещанным во Второзаконии пророком-мессией, ибо его предсказания рисуют будущее человечества. «Иешуа – булгаковское утверждение земного и небесного бытия Иисуса Христа, обещание вечной жизни для верующего и гарантия, что царство Божие придет однажды, будучи возвещенным для счастья всего человечества», – заключает Дерек Дж. Ханнс (19, с. 82, 90).