Дж.

Понятно, что авиатора терзают сомнения. Может быть, он хотел приземлиться, но в последний момент передумал и решил, что справится с ветром…»

В то время пилоты летали по видимым ориентирам на местности; вдобавок они знали, где можно приземлиться и получить необходимую помощь. Годом ранее «Блерио» совершал перелет через Ла-Манш, и его полет сопровождал французский миноносец. На десять минут авиатор потерял корабль из виду и позже говорил, что чувствовал себя затерянным в морском просторе. Шавез первым из авиаторов сознательно скрылся из поля зрения наблюдателей.

Холод окружает его стенами тюремной камеры, пробирается внутрь. Правая щека и бок обледенели – на них беспрестанно, неутомимо напирает стена ветра, того самого, который Шавез так дерзко недооценил каких-то двадцать минут назад. Дерзость теперь кажется не ошибкой, а преступлением. Первородный грех – попытка объяснить его жизнь, неразрывно связанную с полетом. Напротив стены ветра высится стена из снега и скал.

Слева от него – Монте-Леоне. Снег, белеющий на солнце, и подчеркивает присутствие горы, и скрывает его.

На этой белизне не останется ни пятнышка.

Шавез пытается прорваться сквозь стену ветра. При повороте направо рев мотора «Гном» становится громче, потому что ветер задувает звук в кабину, но аэроплан зависает в воздухе. Он снижается, хотя ему надо подняться, чтобы пролететь над перевалом Моншера. Набирать высоту страшно – наверху ветер сильнее, чем здесь, и дует одновременно со всех сторон. Плохо, когда аэроплан ныряет, но еще хуже, когда его ветром уносит вверх. Ноги в ботинках судорожно дергаются, упираются в пол над мотором; полотно на поверхности крыльев странно вздувается, словно ветер уже проделал дыры снизу.

Чуть ниже пиков Монте-Леоне виднеются горы поменьше, похожие на источенные ветром развалины галерей полукруглого амфитеатра, в центре которого находится одинокий аэроплан.

Шавез вспоминает напутствие Полана: «Не снижайся! Держись на высоте!» Слова утратили смысл.

Основной трудностью будет перелет через дальний край амфитеатра, после того как самолет пересечет арену. Ветер подталкивает его все дальше в полукружие, в тупики галерей. Даже если удастся долететь туда, где горный хребет расступается (к западу от Глаттхорна), то трудности на этом не кончатся. Его отнесло слишком далеко на восток, а чтобы пересечь Моншера, надо подняться еще на триста, а то и на все четыреста метров. Ветер прижимает его к земле, сдувает на восток, загоняет в угол – в ущелье Гондо, где разобьет вдребезги.

Он наверняка подумывал развернуть аэроплан к ветру и облететь вокруг арены, набирая высоту. Скорее всего, его ужаснула мысль о том, чтобы повернуть назад, пусть даже на мгновение. Казалось, что, однажды облетев амфитеатр расщелин и хребтов, он не сможет вырваться из круга и станет кружить, пока не кончится горючее. Нет, лучше уж выбраться в угол.

Он больше не отличает тишину от камня. Все его тело застыло и онемело от холода. Сознание противопоставляет скалам воздух и шум мотора под ногами. Аэроплан летит к Глаттхорну, как стрела к цели.

Поверхность горы похожа на шкуру гигантского мула, небрежно наброшенную на распорку в форме буквы А и вбитую между ее балками тем самым ветром, который напирает на аэроплан. На шкуре горы Шавез видит тень крыльев самолета, то отклоняющуюся вперед, то рывком приближающуюся, пересекая складки склонов. Он глядит вниз, на вздыбленные скалы. Впереди высятся пики. Шум мотора, отражаясь от камней и эхом отдаваясь от склонов, то усиливается, то стихает в такт движениям тени, а тень сотрясается от рева двигателя и стука падающих камней.

Здесь не может быть сознательных решений.

Здесь я не могу определить, как писать.

У Шавеза создается впечатление, что он вот-вот влетит в пасть зверя, чьи внутренности – глотка, желудок, кишечник и задний проход – созданы из камня. У зверя геологическое пищеварение. Зверь способен убивать, прежде чем оживет, и в смерти способен пожирать.

Здесь дело не в храбрости или в ее отсутствии; здесь люди делятся на тех, кто хочет жить, и на тех, кто не хочет. Кто есть кто, ясно по тому, как они кричат. Одни возносятся в крике, другие с криком умирают. Шавез набирает высоту, рискуя заглушить мотор. Надо во что бы то ни стало выбраться из челюстей зверя. Вверх.

Он попал в ущелье Гондо.

* * *

В Домодоссоле все ждут, постоянно телефонируют в Бриг. Фабрики и заводы стоят: рабочие глядят в небо. Старики забыли о сиесте. Молодежь собирается на поле, где должен приземлиться Шавез, чтобы заправиться перед полетом в Милан. Люди облепили все балконы и окна, откуда видна долина Оссола – зеленая, тихая, переходящая в хвойные леса, которые сменяются скалами. Все щурятся, смотрят в небо над Альпами. Ветра нет.

– С ним что-то случилось! Ему давно пора уже прилететь!

– Может, он повернул назад?

– Нет, он пересек Симплон.

– Откуда ты знаешь?

– Роберто сказал.

– А он как узнал?

– Двадцать минут назад синьор Луккини, секретарь мэра, пришел в «Гарибальди» и сказал, что Шавез пролетел над богадельней.

– Ох, слава Богу!