Джагала

Я легко опознавал тех, кто работал на бумажной фабрике, потому что одеты они были проще, чем крестьяне, которые ради удовольствия выпить вечернюю кружку разоделись в яркие синие, и красные, и желтые наряды; рабочие носили простого покроя темно-зеленые или коричневые блузы. Те, кто помоложе — длинноволосые и гладко выбриты; те, кто постарше — с усами и аккуратно подстриженными бородками. Среди рабочих таких имелось немного, старики в основном явно были из крестьян, лишь некоторые из них еще не доросли до бритья. И по-прежнему ни одной женщины, кроме подавальщиц. Чем дольше я так сидел, тем более странным казалось, что так легко определить, кто есть кто и кто к какой группе принадлежит. Кстати, между собой группы не смешивались.

Впрочем, были и такие, кто ни к одной из групп не принадлежал. Парень со светлыми слезящимися глазами скалился направо и налево, даром что у него заметно недоставало зубов; он носил черные штаны, белую рубаху и синий плащ, а на пальцах блестело несколько колец. И еще один, в высоких сапогах, с длинными усами, которые опускались хорошо так ниже подбородка. И тип в голубом фетровом жилете, обтягивающем могучий торс, с чернильно-черной кучерявой шевелюрой ниже плеч.

«Что скажешь об этой троице, Лойош?»

«Не знаю, босс. Там, дома, я бы решил, что Щербатый и Усач — торговцы. А вот с Кучерявым непонятно.»

«Вот и мне так кажется. А почему тут нет женщин?»

«Без понятия, босс. Может, спросишь кого?

«Пожалуй, что так.»

Пока я решал, что спросить, у кого именно, и как бы к этому подойти, решение взял на себя тип в голубом фетровом жилете, который подошел к моему столу, покосился на джарегов у меня на плечах, и спросил:

— Не возражаешь, если я тут подсяду?

Я кивнул на один из незанятых стульев.

«Кучерявый» мягко присел и махнул рукой; через минуту одна из подавальщиц возникла рядом и принесла ему фарфоровую чашечку, которой он мне и отсалютовал:

— Бараш Орбан. Зови меня Орбан.

— Мерс Владимир, — соврал я, приподняв собственный стакан. — Влад.

Он прищурился.

— Мерс? Интересное имя.

— Ага, — сказал я.

Он опрокинул чашечку и зажмурился, вздрогнул, дернул головой и улыбнулся. Я сделал глоток.

— Что ты пьешь?

— Ракию. Сливовое бренди.

— А. Следовало бы догадаться. У деда тоже был такой вид, когда он пил эту штуку.

Он кивнул.

— Да, ракию импортируют с юга. Не знаю, зачем мы ее импортируем, или зачем вообще ее пьют. Проверка на мужество, наверное, — ухмыльнулся он. У Орбана все зубы были на месте и очень белыми.

Я фыркнул.

— Местная палинка хороша, и по мне, безопаснее.

— Мудро, — проговорил он. А потом добавил: — Прости, но в твоей речи слышится нечто иноземное…

Я кивнул.

— Я пришел издалека.

— И все же имя у тебя явно местное.

— Разве? — сказал я. — А я и не знал.

Он кивнул.

— Впрочем, неудивительно, — добавил я. — Моя семья отсюда.

— Семья или родня?

На фенарианском это два слова, и различие между ними сильнее, чем в Северо-западной речи.

— Родня, — поправился я. — А ты знаешь кого-то, кто мог бы быть моим родичем?

— Хм. Надо подумать. Это довольно большой город, знаешь ли.

Вранье.

— Пожалуй.

Через минуту я добавил:

— Извини, что так отзываюсь о твоем городе, но он воняет.

Он улыбнулся.

— Пожалуй. Но поверишь ли, вскоре напрочь перестаешь это замечать.

— Наверное, ко всему можно привыкнуть.

— Точно.

— Слушай, а можно вопрос?

— Валяй.

— Почему здесь нет женщин?

Его глаза округлились.

— А что, там, откуда ты, женщины заходят в пивные?

— Если хотят выпить.

— Ясно. В общем… тут такого не бывает.

— Почему?

— Ну, потому что… — Орбан нахмурился и, кажется, искал нужное слово. — Потому что это было бы неправильно, — наконец проговорил он.

Я кивнул и не стал развивать тему.

— А чем ты занимаешься?

— В смысле? А. Экспортом и импортом крепких наливок.

— Так ракия на твоей совести?

Он улыбнулся и кивнул.

— Потому-то я ее и пью.

— Человек высоких нравственных принципов. Понимаю.

— Не таких уж высоких; я все-таки торговец. — Он махнул подавальщице и заказал следующую порцию. — Давай, спрашивай дальше. Кажется, сегодня у меня много ответов.

— Ладно, — промолвил я. — Почему улицы такие широкие?

— То есть?

— Шире, чем я привык. Гораздо шире.

— Хм. Ну, улицы, к которым ты привык… а почему они гораздо уже?

— Честный вопрос, — кивнул я, — но это у тебя сегодня много ответов.

Он улыбнулся — той улыбкой, которая изображает, будто бы улыбающийся только что проиграл очередной круг. Выпивка прибыла, Орбан поднял чашечку и провозгласил:

— Добро пожаловать в наш город и в наш край, бойор.

Я моргнул.

— Бойор? Почему ты так меня называешь?

— О, никаких подвохов, клянусь чистыми коленками Дороати. Ты привык повелевать и ожидать подчинения.

— Да ну? — проговорил я. — Занятно.

— Не говоря уже о довольно длинной железке у тебя на боку.

— Да, кажется, здесь это необычно.

— Не хочешь, не буду об этом распространяться; но либо ты начнешь иначе ходить и почаще опускать взгляд, либо вскоре крестьяне, столкнувшись с тобой на улице, начнут кланяться, называть «господином» и уступать дорогу. Впрочем, — добавил он, — это если кто-то с тобой столкнется. Улицы-то у нас, как ты заметил, широкие…