Джайн Зар. Буря Тишины (ЛП)

Словно выпущенный из клетки, гнев гладиаторши вылился наружу после бесконечных дней страха, бегства и отчаяния. Со звериным визгом Фараэтиль бросилась на кровопийц. На бегу она сбила с ног первую попавшуюся жертву и принялась бешено пронзать ее грудь кинжалом.

Она не ведала, что творилось вокруг, плененная красным вихрем смерти. Девушка ощущала присутствие Азурмена, будто луч холодного света на своей спине, а сама она походила на обжигающее пламя гнева, которое ярко горело, быстро пожирая все на своем пути.

Коротким клинком Фараэтиль перерезала горло следующему врагу. Страх подгонял девушку и превращал в дикое животное, которое отчаянно, пылко и жестоко боролось за свою жизнь. Вся в крови, она отпрыгнула от трупа, свалила на пол еще одного врага и стала кусать его и кричать, вновь и вновь пронзая гонителя кинжалом.

Припав к полу и оскалив зубы, Фараэтиль рычала, словно цепная собака. Остался только один нечестивец, который отползал по кровавым останкам своих мертвых товарищей. Разум девушки прояснился, когда Азурмен встал перед ней, преградив путь. Его тень окатила танцовщицу, подобно потоку чистой воды, и вдруг она услышала журчащие звуки, исходившие от огромной статуи. Он повернулся к кровавому танцору.

— Кто ты? — спросил культист, дрожащей рукой держа перед собой кинжал.

— Я воздаяние за ваши злодейства, — промолвил Азурмен. — Я правосудие, о котором молят ваши жертвы. Защитник слабых. Свет во тьме. Рука Азуриана.

С легким свистом меч Азурмена рассек воздух.

— Я мститель.

Фараэтиль взглянула на Азурмена, пытаясь сдержать ярость, которая просачивалась в ее мысли с такой же быстротой, с какой кровь стекала с ее кинжала. Взгляд девушки заволакивала пелена, и она не без усилий сосредоточилась на незнакомце.

Азурмен медленно и очень осторожно присел и положил меч на пол. Затем он плавно встал, не отрывая взгляда от Фараэтиль. Он распростер руки и заговорил тихим голосом, который звучал едва громче шепота:

— Они мертвы. Мы убили их. Опасность миновала.

Девушка посмотрела на трупы. Их неподвижность ненадолго успокоила Фараэтиль, однако внутри нее все еще горел гнев, который подпитывала непонятная тревога.

— Ты же меня помнишь? Ты спасла меня. А теперь я спас тебя. Зачем ты вернулась?

Девушка выпрямилась — ее ослабевшие руки и ноги слегка подрагивали от изнеможения и жажды, а после глубоко вздохнула. Она ощущала исходящее от него умиротворение и хотела верить, что незнакомец был ей союзником, однако недавнее перевоплощение вызывало немалые сомнения. Как ему удается с такой точностью пожинать врагов?

— Ты назвал себя мстителем. Рукой Азуриана. — Она понимала, что когда-то его звали иначе, и это отчасти ее воодушевило. — Ради меня? Ты взял это имя ради меня?

— Ты вдохновила меня. В свое время в тебе проявилась воля Азуриана. Теперь же я стал его орудием.

— Ты же знаешь, что боги мертвы? — Голод терзал ее живот, и девушка внезапно почувствовала тошноту. Фараэтиль взглянула на кровь, засохшую на ее теле, и сплюнула. Впервые она не видела в ней ни красоты, ни картин, ни восторга. Просто кровь, жизненные соки эльдаров, разбрызганные по плиточному полу. Желудок девушки скрутило, и она добрела до стены, чтобы избавиться от его содержимого. Вышла только желчь.

Азурмен подошел к ней чуть ближе, но так, чтобы она не сумела достать его за один удар. Фараэтиль обессиленно повела ножом, закрывая себя от незнакомца, а затем посмотрела мимо него туда, где лежали тела.

— Это мы сделали? Я сделала? — Перед ее глазами предстали не только останки, разбросанные по полу этого тихого места, но и мириады трупов, которые она за время службы оставила после себя на песках арены. Какая безумная напасть охватила ее? Как долго она уступала свое тело ярости? — Как? Как нам удалось?

— Жестокость таится во всех нас и только и ждет, когда ее выпустят наружу. Так же как и жажда радостей, лести и удовлетворения — все это живет в наших сердцах. Мы должны противиться их соблазну, должны стойко противостоять искушениям.

— Ты раньше уже творил подобное? Убивал?

Азурмен покачал головой.

— Я всего лишь был сосудом. Жестокость таится во мне, но теперь я нашел умиротворение.

— Правда? — невесело усмехнулась Фараэтиль, найдя его высказывание ироничным. Окровавленные трупы культистов доказывали обратное. — Я бы не назвала это умиротворением.

— Жестокость проявляется в намерениях, а не в действиях, — проговорил Азурмен. — После Грехопадения я долго размышлял об этом.

— Грехопадения? Что это?

Азурмен махнул рукой в сторону дверей и сводчатого потолка предкамеры.

— Все, что произошло вокруг нас. Потеря невинности. Проклятие нашего народа. Погибель, пришедшая за нами.

Девушка недоверчиво насупила брови.

— Ты помнишь то время?

— А ты нет?

Она все еще не доверяла Азурмену, поэтому не решилась рассказать ему о кровавом пути, по которому ей пришлось пройти, и вместо этого солгала.