Джакомо Казанова. Величайший любовник или авантюрист-неудачник?

Вот с такой удивительной женщиной посчастливилось познакомиться Казанове. А еще он был представлен лорд-маршалу Шотландии Джорджу Кейту, послу короля Пруссии. Но больше всего ему повезло, когда он случайно увидел самого Людовика XV и всю королевскую семью. Впрочем, увидел — это громко сказано. Короля он случайно заметил в галерее, когда тот о чем-то оживленно говорил с несколькими блестящими офицерами, опираясь рукой на плечо военного министра графа д’Аржансона. И он вдруг обернулся, посмотрев в сторону опешившего Казановы. А может быть, он просто обернулся, и не думая смотреть на какого-то случайно оказавшегося поблизости итальянца.

В любом случае, король Франции был очень хорош собой. По словам самого Казановы, «ни одному искусному художнику не удалось изобразить поворот головы этого монарха, когда он оборачивался к кому-нибудь. Всякий, кто видел его, в тот же миг чувствовал, что не в силах его не любить».

Казанова всегда обожал королей. Ничто не возбуждало его так, как возможность приблизиться к ним, взглянуть на них, прикоснуться, а еще лучше — заговорить с ними.

Ален БЮИЗИН, «Казанова»

А вот королева Мария Лещинская, дочь польского короля Станислава, напротив, Казанове совсем не понравилась. На вид она была, как «набожная старушка». А чего стоил ее огромный страшный-престрашный чепец…

* * *

А потом Казанова увлекся племянницей художника Сан-сона. Сам он потом написал: «Она понравилась мне беспредельно. Я был в добром расположении духа, непрестанно ее смешил и сумел расположить к себе».

Однажды Казанова пил у себя в комнате кофе и мечтал о ней, как вдруг к нему заявился с визитом один молодой человек. Казанова явно не знал его, но тот сказал, что имел честь ужинать с ним у художника Сансона.

— Да, да, месье, — сказал Казанова, сделав вид, что вспомнил, — простите, что не признал вас сразу.

— Это и немудрено, за столом вы глядели лишь на мадмуазель Сансон.

— Это точно, но согласитесь, что она очаровательна.

— Охотно соглашусь, — со вздохом сказал молодой человек. — К несчастью своему, я слишком хорошо это знаю.

— То есть вы хотите сказать, что вы влюблены в нее?

— Увы, да. И у меня уже появилась было надежда, но тут явились вы и отняли ее.

— Кто? Я?

— Вы.

— Весьма сожалею, — сказал Казанова, — однако же я решительно не понимаю, чем могу вам помочь.

— Ну, вы могли бы, например, впредь никогда не появляться в ее доме.

— И вы действительно полагаете, что тогда она вас полюбит?

— О, месье! Это уже мое дело. Прошу вас, пока не ходите туда, а об остальном я позабочусь сам.

В ответ на это Казанова признался, что ему весьма странно слышать подобное, и он удивлен, что молодой человек на это рассчитывал.

— Рассчитывал, месье. Я признал в вас человека умного, а потому был уверен, что для вас не составит труда вообразить себя на моем месте. Я был уверен, что, взвесив все, вы не пожелаете биться со мною не на жизнь, а на смерть из-за дамы, на которой, как я полагаю, не имеете намерения жениться.

— А если бы я тоже хотел просить ее руки?

— Тогда бы мы оба были достойны жалости, и я — в большей степени, чем вы, ибо покуда я жив, мадмуазель Сансон не станет женой другого.

Молодой человек был бледен, серьезен и холоден, как лед. От такого можно было ждать, чего угодно, а посему его слова заставили Казанову задуматься. Он прикинул, какой из поступков сделает его достойнее собственного уважения, и понял, что лучше сделать так, чтобы представить себя в глазах соперника человеком более мудрым, нежели он сам.

— Что станете вы думать обо мне, месье, — спросил он с решительным видом, — если я впредь откажусь бывать у мадмуазель Сансон?

— Я буду думать, что вы сжалились над несчастным, который вечно будет вам признателен и готов пролить за вас свою кровь до последней капли.

— А кто вы?

— Меня зовут Гарнье. Я — единственный сын Гарнье, виноторговца с улицы Сены.

— Что же, господин Гарнье, я не стану бывать у мадмуазель Сансон. Останемся друзьями.

— По гроб жизни. Прощайте, месье, и спасибо вам…

* * *

В один из первых дней своего пребывания в Париже Казанова посетил знаменитый дворец Пале-Руаяль, резиденцию герцогов Орлеанских, рядом с которым самые разные люди, начиная от графов и графинь и кончая жрицами любви и карманными ворами, имели обыкновение прогуливаться, завтракать и читать газеты. Там Казанова познакомился с одним прелюбопытным человеком, который сам заговорил с ним, представился и оказался неплохим знатоком итальянской литературы. Казанова обратился к нему по-итальянски, и он ответил ему на языке времен Бокаччо. Через четверть часа они были друзьями.

Это был Клод-Пьер Патю, адвокат Парижского парламента^[7], родившийся в Париже в октябре 1729 года. А еще он был поэтом, сочинял комедии и первым перевел на французский язык великого Шекспира.