Читаем Джамбаттиста Вико полностью

Джамбаттиста Вико

Наконец, Вико доказывает, что Третья Эпоха, век людей и народных языков, охватывала времена Представлений человеческой природы, совершенно развитой и потому признаваемой в равной мере у всех. Такую природу можно извлечь из глубины форм Человеческого Образа Правления, последний же, как оказывается, бывает народным и монархическим (к этому последнему периоду принадлежат Римские Юристы Императорских времен). Этим самым, можно считать, доказано, что Монархия — последний образ правления, на котором останавливаются, в конце концов, нации; если же мы будем опираться на тот фантастический взгляд, что первые цари были такими же Монархами, как и современные, то с них никак не могли бы начаться Государства, также и с обмана или насилия, как воображали себе до сих пор, вообще не могли начаться нации. — При помощи этих и других многочисленных, но менее важных открытий Вико рассматривает Естественное Право Народов. Он доказывает, что в определенные времена и определенным образом зародились в первый раз обычаи, питающие всю экономику данного права, т. е. религиозные обряды, языки, виды собственности, торговые сношения, сословия, власть, законы, сила, суды, наказания, война, мир, союзы. Этими определенными временами и этим определенным образом Вико объясняет те вечные свойства, которые должны вытекать именно из такой, а не иной их природы, т. е. времени и образа зарождения…..языческие нации… шли различными путями, проходя с постоянным единообразием через три вида прав, соответствующие трем эпохам и трем языкам Египтян: во-первых, через божественное право под управлением ложных Богов у Язычников; во-вторых, через героическое право, т. е. право, принадлежащее героям, находящимся посредине между Богами и людьми; в-третьих, через человеческое право, т. е. право вполне развитой и признаваемой равной во всех людях человеческой природы. Только это последнее право может породить у наций Философов, которые смогли бы завершить его при помощи рассудочных максим на основе вечной справедливости. Именно здесь ошибались все — и Гроций, и Зельден, и Пуффендорф: за отсутствием такого критического искусства, которое можно было бы применить к основателям самих наций, они считали мудрецами лишь мудрых в тайной мудрости и не видели, что для Язычников Провидение было божественной наставницей в простонародной мудрости и что из этой последней по прошествии столетий произошла тайная мудрость; поэтому они спутали Естественное Право наций, выросшее из отдельных прав этих последних, с Естественным Правом Философов, понятым последними при помощи рассудочных умозаключений… То же самое отсутствие критического искусства ввело в обман ученых истолкователей Римского Права, так как они, опираясь на миф о происхождении законов из Афин, вводили в Римскую Юриспруденцию, вопреки ее гению, учения философских школ, в особенности учения Стоиков и Эпикурейцев, основания которых противоречат не только учению Юриспруденции, но и вообще всей цивилизации; они не умели рассматривать Юриспруденцию с наиболее характерной для нее стороны, т. е. с точки зрения времен, как ее трактовали, открыто признавая это, сами римские юристы (3, 494–497).