«Джамп» значит «Прыгай!»

– Думаю, все пока идет вполне нормалёк, хотя вскорости нам потребуется хренова туча бабок. – Корсовский попытался вложить в свой голос все достоинство, которое дали ему годы деятельности в Большой Политике, но в среде Власть Имущих голос его звучал, сродни рязанской балалайке, по ошибке затесавшейся в камерный оркестр. Он не был интеллигентом и никогда не смог бы им стать. Как он ни следил за своей речью, жаргонные словечки так и соскакивали с его языка, приводя в щенячий восторг журналистов и давая обильную пищу карикатуристам и сценаристам кукольного полит-шоу.

Но, памятуя, что «короля делают подданные» Берзиньш держался с ним, как с принцем крови, не откликаясь на фамильярности и шуточки и опасаясь даже отвечать ему в тон.

Корсовский оттолкнул папку и откинулся в своем кресле, чувствуя слабую боль, которую теперь причиняло ему даже малейшее усилие: слишком много конференций, слишком много решений, которые надо принять, слишком много воспоминаний, и одно из них в особенности тревожило его. Он быстро выбросил из головы последнюю мысль и потянулся к коробке с сигарами, протянутой ему секретарем.

– Благодарю вас, Берзиньш.

Несмотря на это тяжелое для языка имя, он заставлял себя произносить его, как бы подчеркивая свое уважительное и доброжелательное отношение к секретарю. Он взял сигару и самолично отрезал кончик массивной серебряной гильотинкой. Берзиньш поднес к ней зажигалку. Знал бы эта козлина белобрысая, что с гораздо большим удовольствием он затянулся бы «беломором», особенно с травкой, но… Ему нельзя даже думать об этой запретной привычке. Пронюхай кто, хоть враги, хоть друзья, что Корсовский балуется травкой (достаточно даже запаха) – и хана ему. Он не удержится в своем кресле и минуты.

Поэтому он глубоко затянулся кубинской «короной» и на секунду прикрыл глаза.

Этим кончался некий ритуал, который говорил, что на сегодня утренняя работа завершена. Выпустив первый клуб дыма, вице-премьер нетерпеливо ожидал, когда секретарь соберет бумаги и на полчаса оставит его наедине со своими мыслями – единственное время, когда он позволял себе отдаваться им.

– Извините. Мне крайне неприятно тревожить вас из-за чего-то, возможно, несущественного, но…

Ингмар Берзиньш говорил, как всегда, медленно и осторожно, тщательно пытаясь справиться с акцентом. Он уже два года жил в России, но все еще был осторожен в разговорах. С цифрами у него было все в порядке, как, конечно же, и с балансовыми отчетами, он мог читать их, как романы, ведь цифры на всех языках складываются одинаково. Но составление фраз, а также точный смысл слов и их произношение еще не всегда ему давались, и он вынужден был говорить с оглядкой, так, будто от этого зависела его работа, кстати, возможно, так и было. Его работодатель не переносил недоумков. Человек, слабо знакомый с русским языком, по его мнению, мало отличался от шизофреника.

– Что такое, Ингмар?

Корсовский опять затянулся сигарой, глядя, как голубовато-серый дымок воспарил к потолку, подобно следу прожитых лет, которые привели его к высочайшей из мыслимых чиновных вершин. Да, всегда вверх, с каждым годом все выше и выше: комсомольский босс, зампредисполкома, директор преуспевающего модельного, затем и рекламного агентства, затем директор концерна, замминистра, председатель двадцати комитетов, и наконец вице-премьер правительства, правая рука Самого…

– По Интернету для меня что-либо приходило?

– Да, есть последняя корреспонденция, но…

Берзиньш помедлил.

– Мне, конечно, не хотелось это читать, но вы мне сами велели, чтобы я просматривал всю корреспонденцию.

Корсовский на вращающемся кресле резко повернулся к компьютеру. На плоском жидкокристаллическом мониторе размером с приличный телевизор плавали виртуальные рыбки.

– Как я уже говорил, возможно, это просто розыгрыш, но мне кажется, вам стоит взглянуть.

– Разумеется.

Компьютер был постоянно подключен к Интернету. Корсовскому оставалось только нажать стрелочку курсора, стоявшую на «почтовом ящике».

Корсовский медлил, разглядывая крошечный конвертик с надписью рядом:

«Москва, Кремль, г-ну И.М.Корсовскому.»

В письме значилось: «Если дорожите работой, не раскрывайте файл и дайте ему прочитать самому».

Возле последней строчки была нарисована скрепочка. Так прикреплялся текст основного сообщения.

– Весьма любопытно, Ингмар, – сквозь зубы процедил Корсовский, но не шевельнул и мизинцем в доказательство того, что этот файл хоть как-то его заинтересовал.

– В конце концов, вы ведь не обязаны лично отвечать на каждое письмо. Полагаю, это написал псих, лунатик или обнищавший гений. Сколько таких посланий мы получили за последний месяц? Семнадцать тысяч, насколько мне помнится. Планы переустройства мира, всеобщего благоденствия, справедливого перераспределения ресурсов… Дурачков и блаженных в этом мире предостаточно.

С этими словами Берзиньш сделал два шага вперед, не стараясь, впрочем заглядывать в монитор.

Корсовский медленно, словно нехотя поводил «мышью» по коврику.