Джандо

Сэр Льюис снова лег и, как только его голова коснулась подушки, тут же уснул. И снова провалился в сон, где остался терпкий дурман наготы ее тела. Он был счастлив в этом сне под белыми потоками пенящейся воды. В этом сне он был веселым молодым богом, превращающим виноград в вино, и страстно и радостно любил юную девственницу Зеделлу под бурными брызгами пенящегося водопада. Он почти физически ощущал, как слилась их плоть и как потоки любви заставляют пульсировать и сладостно дрожать их стонущие тела. Он занимался любовью с Зеделлой, юной речной нимфой, и от их соития повсюду стали распускаться белые цветы.

Сэр Льюис снова открыл глаза в комнатке, освещенной лишь плывущей за окнами полной луной. Он так и не понял, явь это или все еще продолжение сна. Потому что к нему склонилась дрожащая Зеделла, и когда она скинула невесомую ткань ночной рубашки, он почувствовал, что сейчас, в лунном свете, ему откроется тело самой прекрасной женщины на земле.

Демон был уже близко. Ольчемьири знал это. Он лежал с открытыми глазами и ждал, потому что бежать было бесполезно — демон его нашел. Странно, но мзее Йорген так и не понял слов старого мганги, хотя Ольчемьири выучил его языку буша. Мзее Йорген надеялся на силу большого ружья, поставленного у изголовья кровати, и не понимал, что демон идет совсем не теми дорогами, которые привели их в Аргерс-Пост. Его дороги начинались в другой стране и заканчиваются у вашего сердца. И поэтому именно оно, сердце, в состоянии почувствовать его приближение. Ольчемьири просто лежал и ждал, кто успеет первым: демон ночной страны Кишарре или Великий Дух Мвене-Ньяге, имеющий столько же имен, сколько языков он дал людям — своим детям. И скрывающий лишь одно-единственное до тех пор, пока он не позволит взглянуть в свои животворящие глаза.

Папаше Янгу не спалось в эту ночь. Удивительно, но оба чернокожих колдуна заявили, что один из людей, пришедших издалека, тоже великий мганга, только не знающий об этом. Приятель охотника Йоргена Маклавски и английского аристократа и мировой знаменитости Джонатана Урсуэла Льюиса, молодой профессор из Москвы— великий МГАНГА? Смешно… Вещи порой складываются странным образом. Папаша Янг уже сталкивался с подобным. Иногда человек об этом ничего не знает и счастливо проживает всю свою жизнь. Разумеется, его что-то мучает, случаются приступы необъяснимого волнения или безосновательной тоски, живет что-то внутри, не дающее покоя, но если Бог пошлет такому человеку хорошую семью и постоянный кусок хлеба, он проживет спокойную жизнь, так ничего об этом и не узнав. И по большому счету эта раскладка — самая удачная. По большому счету, может, это и есть жизнь: вспахать поле, вырастить и собрать урожай и уйти на покой. Потому что люди, одержимые этим звездным огнем, редко приносят счастье себе и другим. Редко получают… ну, скажем так, удовлетворение. Лишь только тогда, когда доходят до полюсов— одни до белого, другие до черного…

Сейчас в буше действовали те, кто дошел до черного. Папаша Янг так прямо об этом и заявил. Теперь они имели три оценки происходящего: Кишарре — страшного демона Маленького Народа, Папашиной Лиловой Зебры и странной истории, построенной на древних мифах и преданиях о великой стране людей-богов, находящейся когда-то в северных горах. Папаша Янг про себя назвал ее «ВУУ № 3». Версия Ученых Умников номер три. Наверное, ни одна из них не была единственно верной, и все три описывали в общем-то одно и то же. Авторы «ВУУ № 3» с этим согласились. А молодому профессору все же не удастся прожить спокойную жизнь. Может, он еще и не знает, что он белый мганга, но уже это, живущее внутри и не дающее покоя, привело его в центр африканского буша и еще не известно, куда заведет дальше.

Продолжая размышлять так, Папаша начал погружаться в сон, но снова послышался странный и неприятный звук, словно кто-то водил металлом по стеклу, и теперь уже Папаша Янг подумал, что это не могло просто показаться. Он подождал какое-то время — звук не повторился — и закрыл глаза. И тогда перстень, так удачно выменянный у Маккенроя, великолепный и, бесспорно, очень старинный перстень, приобретенный за бесценок и лежащий теперь на стеклянном блюдце, потому что Папаша любовался им на ночь, пошевелился…

…Он снова брел по Спиральной Башне. Скорее всего, это был сон, потому как он догадывался, что сейчас спит. Но он опять шел там, где аллеи поворачивали, а за поворотом ждала лужа, большая и хлюпающая, он брел по ту сторону запахов больницы, сталинского ампира, залитого вечным солнцем детства, по стране, опутанной Сумраком, и ему пришла пора вспомнить о перстне.