Джастин Кейс

Она указала на столик, втиснутый между туалетом и кухней. Он прошел мимо и выбрал отгороженный угол с видом на улицу, сел и заказал чашку чая. Нечеловеческим усилием воли ему удалось растянуть ее почти на полчаса, за которые Агнес так и не явилась. Его охватили сомнения и ненависть к себе.

Он уже собирался оплатить свой жалкий счет и выползти на улицу, воя от почти физической боли, когда заметил за окном ее розовую припрыгивающую челку. Сегодня она нарядилась гейшей: яркое цветастое кимоно, короткие зеленые бархатные кюлоты, белый тональник, огромные темные очки и туфли-сабо на платформе. На плече у нее висела полосатая пластиковая папка.

Она послала ему воздушный поцелуй через стекло и вошла в кафе. Джастин ссутулился от неприятного чувства, что его заставили ждать.

Агнес подошла к столу, улыбаясь:

– Привет, Джастин Кейс. Извини, пожалуйста, что опоздала.

– Привет, – пробормотал он, глядя в пол.

Она не шевелилась, пока он не поднял на нее глаза, затем сдвинула очки на кончик носа и уставилась ему прямо в глаза, улыбаясь едва заметной, но невероятно соблазнительной улыбкой:

– Я страшно рада тебя видеть.

– Я… – начал было он, но понял, что не может закончить фразу. Он потянулся к Бобу и одной рукой сжал теплую эластичную кожу на шее пса.

«Интересно, я влюбился? – подумал он. – А она?» У его ног Боб приподнял бровь и взглянул на хозяина.

Джастин наблюдал, как Агнес усаживается напротив, взмахивает крошечным носовым платком, украшенным цветами вишни, и робким мурлычущим голосом гейши заказывает ромашковый чай. Когда она вновь повернулась к нему, то показалась похожей на безликое экзотическое насекомое. Ему было не по себе оттого, что он не видел ее глаз.

Она подняла с пола папку, положила ее на стол между ними и придвинулась поближе.

– Прости, что так долго их печатала. Но… – Тут она помолчала для пущего эффекта и перешла на шепот: – Но подождать стоило.

Под столом Боб перевернулся на бок, картинно потянулся, закрыл глаза и захрапел. Агнес открыла папку, вытащила стопку листов с «превьюшками», положила их перед Джастином и откинулась на спинку стула.

Он взял первый.

Мальчик на фотографиях был худым, почти тощим, с довольно длинными волосами и бледной кожей. На снимке, помеченном крестиком, он стоял, засунув руки в передние карманы джинсов. Фото было сделано сбоку, и он смотрел в камеру так, будто только что обернулся. На слегка смазанном лице читались недоверие и беспокойство.

Только спустя долгое мгновение Джастин понял, что разглядывает самого себя.

– Ну как? – сказала Агнес.

– Что – ну как?

– Ну как, что думаешь? Шикарно получилось?

Шикарно? Он бы так не сказал. Он был совершенно на себя не похож. Бледный, нервный, хорошо одетый незнакомец. С точки зрения его главной цели это было потрясающе. С любой другой – жутко до дрожи.

– Я не так выгляжу.

Она торжествующе просияла.

– Не так выглядел. Пока я тебя не увидела.

Он задумался над ее словами.

– И что ты собираешься с ними делать? – спросил он наконец, просматривая остальные «превьюшки».

– Забудь про них. Давай лучше про тебя. Не могу поверить, что нашла тебя в такой дыре, как Лутон.

Джастин поморщился.

– Не пугайся ты так. Тебе, собственно, делать ничего не придется. Ты и так идеален, какой есть.

«А какой я есть?»

– Но прежде чем снимать дальше, мы должны кое-куда съездить. Когда у тебя есть время?

Время у него было всегда. Он взглянул на Агнес. Интересно, она хочет с ним переспать? А он с ней?

– Куда мы должны съездить?

– В Лондон.

В Лондон? Да опаснее только в Багдаде или, может, в Кигали. Он наблюдал, как Агнес не спеша листает свой ежедневник, будто она каждый день каталась в эту столицу городских ужасов, даже не задумываясь, что ее там ждет: международный терроризм, таксисты-маньяки, отпущенные на домашний уход психи, которые сталкивают ничего не подозревающих туристов под поезда.

Его передернуло.

– Давай на вокзале в следующую субботу в девять утра?

У Джастина не было ни ежедневника, ни планов, так что он сказал «да».

14

Задолго до того, как Эйнштейн придумал свою теорию относительности, любой ребенок мог сказать, что некоторые дни тянутся медленнее других, а иная неделя может превратиться в целую вечность.

Десять дней до новой встречи с Агнес Джастин чувствовал себя спутником, зависшим в открытом космосе и бешено вращающимся вокруг своей оси. Бывало, он сидел на уроке, уставившись на огромные черно-белые школьные часы, в деталях воображая свою трагическую гибель в бетонных джунглях или свои грядущие любовные подвиги, а очнувшись много часов спустя, обнаруживал стрелки ровно в том же положении. Это противоречило каким-то там законам физики, о которых он знал бы больше, если бы внимательнее слушал на уроке. Он пребывал в застывшем мире без линейного движения и уже перестал надеяться, что день, которого он в равной степени ждал и страшился, когда-нибудь наступит.

Через четверть секунды он наступил.