— Я только что говорил по телефону с агентом Джеймсоном, — продолжает он. — Он вылетает следующим рейсом. К утру должен быть здесь.
Все так опасно вышло из-под контроля, что, боюсь, если Крейг в ближайшее время не найдет Джастиса, нас будут заботить иные вещи, нежели агент Джеймсон.
— Почему он так долго? — шепчу я, мне нет нужды уточнять, о ком идет речь.
— Надеюсь, он заставляет этого ублюдка страдать, — скрежещет Брэкстен, на его обычном игривом лице застыла ярость. С момента, как он узнал, что сделал Дерек, его не отпускало напряжение. Он дрожит почти так же, как и я. Только я — от страха, а он — от ярости. Ярости, очень похожей на ту, в какую недавно впал его брат.
В груди все сжимается при воспоминании о Джастисе, в гневе громящем дом. Я и раньше видела его в гневе, но в таком — никогда. Остановить его было невозможно. Я только молюсь, чтобы все мы смогли выпутаться отсюда, потому что я не могу его потерять. Мы с Ханной нуждаемся в нем сейчас больше, чем когда-либо.
От этой мысли я снова готова расплакаться.
— Мне нужно подышать свежим воздухом. — Встав, я выхожу на крыльцо, плотнее закутываюсь в плед и, вглядываясь в темноту ночи, прислоняюсь головой о большую белую колонну.
Вскоре за моей спиной открывается дверь. Мне не нужно смотреть, чтобы понять, что это Тэтчер; мощь его присутствия безошибочна. Он подходит ко мне и кладет изуродованную руку на плечо.
— Прости меня, дитя. Мне не следовало отпускать тебя.
Мое сердце сжимается, ненавидя сожаление в его голосе.
— Ты тоже ни в чем не виноват, Тэтчер. Никто не виноват, кроме них.
— Знаю, но, не отпусти я тебя, этого можно было бы избежать. Или мы могли бы попросить Гвен приехать сюда. Тогда я смог бы защитить вас обеих.
При упоминании Гвен я поворачиваюсь к нему, тусклый свет крыльца охватывает нас слабым свечением.
— Она мне все рассказала, — шепчу я, не в силах сдержаться.
На его лице видна печаль, которая превращается в стыд, и это наносит еще больший урон моему разбитому сердцу.
— Почему ты не рассказал нам, что они с тобой сделали?
— А что хорошего бы из этого вышло? Что сделано, то сделано. Никто из нас не может вернуть прошлое и изменить его. Это только навредит вам всем, особенно моим мальчикам, а они испытали столько боли, что хватит на целую жизнь. — Его голос такой властный и покровительственный; каждое слово излучает любовь, которую он испытывает к своим сыновьям.
— Почему ты не мстил? — любопытство берет верх, и я должна знать. Почему он позволил им уйти, когда они причинили ему такую боль. — Ты сильнее их, ты смог бы с ними сразиться, если бы действительно захотел.
— Если бы я убил Форреста, то в каком положении тогда осталась Гвен? Она приняла решение, несмотря на мои возражения.
— Она не любила его. Она сделала это, чтобы защитить тебя.
— А я
— Она по-прежнему всем сердцем любит тебя, — говорю я, ненавидя то, как трагично все для них закончилось.
Он, кажется, не очень удивлен моими словами.
— У некоторых любовь не умирает никогда, сколько бы времени ни прошло. Уверен, ты понимаешь это лучше, чем кто-либо.
Я киваю, думая о том, что шесть лет разлуки с Джастисом так и не изменили моих чувств к нему.
— Как бы тяжело мне ни было все эти годы, я не променял бы их ни на что, иначе я бы никогда не нашел своих мальчиков, а они для меня все. Вся моя жизнь. Как и вы с Ханной.
Его милые слова заставляют меня снова разрыдаться. Подойдя к нему, я обнимаю его за талию.
— Прости, Тэтчер. Прости за то, что они с тобой сделали. Ты стал для меня отцом, которого у меня никогда не было, и как бы я хотела, чтобы ты был им с самого начала.
— Ох, дитя, — говорит он хриплым голосом, крепко меня обнимая. — Вы с Ханной всегда будете моей семьей, как и мои мальчики. Мы добьемся справедливости и для твоей мамы, слышишь?
Я киваю, мое вдребезги разбитое сердце думает о женщине, с которой мне никогда не суждено встретиться из-за зла, причиненного моим отцом и Вивиан. Я отказываюсь называть ее своей матерью, потому что она не моя мама. Никогда не была и никогда не будет.
Звук, едущего по гравийной дороге грузовика Джастиса, отрывает нас друг от друга, накрывая меня облегчением. Он паркуется на полпути между гостевым и главным домом, и выходит.
— Слава богу! — сбросив плед с плеч, сбегаю по ступенькам крыльца и несусь к нему, но быстрые шаги замедляются, когда я вижу, сколько на нем крови. — О боже. — Страх толкает меня вперед, я лихорадочно ощупываю его руками. — Куда ты ранен?
— Это не моя кровь, — голос у него хриплый, отягченный бременем.
Наши взгляды встречаются, ледяной холод скользит по каждому дюйму моей кожи.
— О нет, — шепчу я, подавляя отчаяние. — Что ты наделал?