Джаз. Великая история империи греха и порока

На второй день слушаний давал показания сам Андерсон. Сохраняя спокойствие, невозмутимость и любезность, он категорически отрицал все обвинения. «Мне ничего не известно о женщинах, посещавших мое заведение с аморальными намерениями, – заявил он (под присягой). – Я просто держал салун и ресторан. Несомненно, туда иногда заходили женщины легкого поведения, но только для того, чтобы поесть и выпить. Я не давал им разрешения на то, чтобы предлагать свои услуги и, насколько мне известно, нашим посетителям никто и никогда не делал непристойных предложений»[923].

К несчастью для Андерсона, его показания противоречили словам капитана Уилсона, прибывшего в Новый Орлеан тем утром из Вашингтона. Описание вечера, проведенного им в кабаре «Арлингтон», было еще более шокирующим, чем во время первого слушания.

Он в ярких красках описал «вампующую» незнакомку за его столиком и женщин, которые сидели, задрав юбки до колен, «строили глазки и улыбались мужчинам»[924] за другими столиками.

«Оркестр играл то, что обычно называют джазом, – заметил капитан в очках, используя термин, который к тому времени для многих новоорлеанцев стал синонимом разгульного образа жизни. – Женщины ходили от столика к столику, заговаривали с мужчинами… Многие из них курили. Все они соблазнительно извивались в такт музыке».

Этот образ присяжные едва ли могли бы забыть. Когда слушание сторон наконец завершилось и присяжные удалились на совещание, будущее Тома Андерсона казалось мрачным. Но минуты и часы тянулись без вердикта, и у него появилась надежда. Мог ли мэр Сторивилля вновь избежать наказания? Когда в четверг присяжные наконец вернулись, Андерсона ждали хорошие новости.

– Если это удовлетворит суд[925], – объявил председатель коллегии, – мы не смогли прийти к консенсусу.

Это не удовлетворило суд. Но выяснив, что присяжные не смогут прийти к согласию, даже если продлить совещание, судья Фостер был вынужден признать, что вердикт не был вынесен. Присяжные были непоколебимы: семеро за оправдание, пятеро против.

– Мне не хватает слов, чтобы выразить свою радость, – с облегчением признался репортерам Том Андерсон, покинув зал суда. – Обвинение – или, лучше сказать, травля – было довольно жестоко к старику, а я уже стар. Но я рад, что большинство присяжных сочли справедливым оправдание, и вдвойне я рад за свою дочь и внуков[926].

Его главный адвокат был менее любезен.

– Похоже, кто-то пытался подставить мистера Андерсона, – заявил прессе Чарльз Байн. – Кто-то решил отомстить ему любой ценой… Вам не кажется, что его хотели подставить намеренно?[927]

Правдой это было или нет, федеральное правительство отказалось повторно разбирать дело Тома Андерсона[928]. Местные реформаторы и газеты были в ярости от такого финала; «Таймз-Пикайюн» саркастически заметила, что если Андерсон действительно не знал о проституции в «Арлингтоне», то он «должно быть, из тех, кто не видит зла, не слышит зла и не верит в зло»[929]. Не оставив намерений наказать порочного магната, реформаторы обвинили его в мошенничестве на выборах и нарушении судебных запретов – но ничего этим не добились[930]. Однако, хотя Андерсон и избежал тюремного заключения, он фактически превратился в «политический труп». Его имя превратилось в яд – в оружие, которое могло быть использовано против любого его старого друга из «Кольца», в том числе и самого Мартина Бермана.