Джебе – лучший полководец в армии Чигизхана

– Противник часто одет в латы, железные или кожаные. Их не прострелишь. Но есть слабое место – это шея. При твоей меткости можно попасть в маленькую щель между шлемом и панцирем. Но просто попасть в шею ничего не значит. Если хочешь убить, то пробивай яремную вену, – он пальцами показал на шее Чиркудая, где она находится, а потом дал пощупать ее у себя. – А если не хочешь убить, то стреляй просто в горло. Будет кровь, ему будет больно, но раненый не умрет.

После каждого хорошо проведенного урока Чиркудай кланялся учителю. Но это были не унизительные поклоны после подаяния. Это были благородные поклоны, несущие благодарность за оказанную честь – поклоны мастеру. И этому его научил Бошу.

Еще тибетец научил его медитировать. Чиркудаю понравилось плавать внутри себя, как в бескрайней степи, мысленно охватывая гигантские пространства. Бошу рассказал, кому они молятся и почему. Но все это весело, со смехом. Было видно, что учитель не очень-то увлекался религией, за что постоянно получал взбучки от ламы. Но в то, что человек не исчезает после смерти, Бошу верил крепко.

– Жизнь на земле – всего лишь миг: промежуточное звено в непонятной нам цепи существования человека, задумчиво говорил богатырь.

– Здесь мы делаем одно, а в другом мире – другое. Здесь мы имеем тело, а в другом мире оно не нужно. Там все по-иному устроено. Здесь нам нужна одежда, пища, разные вещи. А там, где нет тела, ничего этого не нужно. Ну, на что ты наденешь халат, если нет ни кожи, ни костей, ни мускулов? Там с нами остаются лишь наши знания, добрые дела и наши грехи.

Глава пятая. Злоключения

Весной Худу-сечен и Чиркудай попрощавшись с монахами, вновь тайком пошли через государство уйгуров в родные степи. Но им не повезло. На базаре случайно столкнулись со старшим сыном Назара и тот заорал во все горло, призывая караул. На них тут же налетели стражники, вцепились мертвой хваткой в ненавистных аратов, и с хрустом завернули руки за спину. Чиркудай попробовал отбиваться, но его стукнули чем-то твердым по голове, и он потерял сознание. В себя пришел в темноте, в яме. Худу-сечен сидел рядом на земле и гладил его. Заметив, что Чиркудай очнулся, он с сожалением сказал:

– Не надо было тебе сопротивляться. Ты еще ребенок, а они здоровые как яки. Бошу немного неправильно тебя учил: он тебе поддавался и ты подумал, что стал сильным, – Худу скорбно помолчал, и сообщил: – Назар обвиняет нас в краже, хотя сам украл нашу лошадь. Нам присудили полгода сидеть в этой яме, и обязали выплатить им три серебряных слитка, которых у нас нет. Главное, непонятно за что!.. – старик помог Чиркудаю сесть и продолжил: – Здесь плохо. Сверху бросают рис, куски черствого хлеба, и опускают кувшин с водой один раз в день. Я знаю их порядки.

Чиркудай пощупал шишку на голове и поинтересовался:

– Ты уже попадался…

– Был, – подтвердил Худу. – Не в этой, в другой. Хотя они все одинаковые, – старик повздыхал и стал укладываться спать. Высоко наверху, в отверстии, сияли яркие звезды. Чиркудай лег рядом, прижавшись спиной к спине Худу, так они частенько спали в степи и, повернув голову набок, бездумно уставился на кусочек звездного неба. Он отключал свое сознание от действительности и старался не замечать холода и едкой вони, пропитавшей яму за долгие годы.

Все было так, как предсказал Худу: им бросали не только огрызки хлеба и рис – сверху летела всякая гадость. Некоторые охранники со смехом мочились, стараясь попасть в них.

Старик сильно переживал. И как Чиркудай понял, не за себя, а за него, что не уберег от такой беды. Чтобы отвлечься, Худу стал рассказывать пареньку былины и сказки. Так прошло несколько дней. Но это скоро утомило рассказчика. Чиркудай видел, что старик слабеет на глазах и сдает, поэтому пытался найти у себя в душе жалость к нему. Но у него ничего не получалось: он не мог растормошить свою чувства ни к сказителю, ни к себе. Внутри, там, где было сердце, у него все онемело, смерзлось.

Через десять дней старику стало плохо. Он хватался за грудь, скрипел зубами и надрывно стонал. Чиркудай не знал, как ему помочь. Но Худу, пережив очередной приступ, сам его успокаивал, говорил, что с ним такое уже бывало, только Чиркудай не замечал. Говорил – и это пройдет. Действительно, через два дня старику стало лучше.

Чиркудай так привык к вони, что перестал ее замечать. А Худу, после приступов, стал больше молчать. Мрачно сидел, прислонившись спиной к влажной глиняной стене, и о чем-то напряженно думал. Чиркудай, же с самого начала старался совсем не двигаться, часами рассматривая одну точку, пытаясь медитировать, как учил Бошу. Он ни о чем не вспоминал, выгоняя из головы все мысли.

Старик заволновался, испугавшись, что паренек может потерять разум и поэтому, косясь на него, говорил: