Джебе – лучший полководец в армии Чигизхана

– Завтра вы отправитесь на Тибет, – и недовольно помахал рукой, заметив, что Худу хотел возразить. – Знаю, знаю. Вам нежелательно появляться в Уйгурии. Но мы их проведем. Да и воды после зиндана много утекло. Вы поедете с хорезмийским караваном на верблюдах. Проедете через Уйгурию с мусульманами, а там… Дальше доберетесь сами.

Караван пойдет через перевалы, которые лежат за спиной государства уйгуров.

– Может быть, мы останемся в степи, – неуверенно начал Худу.

– Нет, – отрезал Ляо Шу. – В степи у меня есть люди. А вот к тибетцам послать некого. И Чиркудай уже не мальчик. В случае чего может защитить вас обоих, – он посмотрел на паренька: – Я слышал от Бай Ли, что ты освоил приемы с гибким копьем на волосяной веревке?

– Да, – подтвердил Чиркудай.

– Носи это копье вместо пояса, – посоветовал Ляо Шу. – Но пользуйся им только в крайних случаях, иначе оно сразу же выдаст принадлежность воина к китайской армии.

Чиркудай молча поклонился.

– Ну, всё, – сказал Ляо Шу и махнул веером, отпуская их: – Завтра в путь.

Молчаливый юноша принес им аратскую одежду. Худу-сечен зимой, как Чиркудай, носил китайский кафтан. Они переоделись и сразу же почувствовали себя степняками.

На следующий день, рано утром, Худу и Чиркудай, с помощью погонщиков мусульман, взгромоздились на огромных двугорбых верблюдов и выехали за ворота городка. Путь купцов лежал в далекий и таинственный Хорезм. С высокого верблюда было видно дальше, чем с коня и, Чиркудай, мерно раскачиваясь, глядел вдаль, стараясь увидеть то, что было за горизонтом. Мусульмане общались только друг с другом на непонятном языке, и то редко. А на Худу и Чиркудая они не обращали внимания, как будто их и не было.

Неделя путешествия по родной бесконечной степи прошла спокойно. Но как-то вечером на горизонте появились десятка три всадников с пиками наперевес. И никто не ожидал нападения людей длинной воли, оторвавшихся от своих куреней нукеров, считающих, что их заслуги не признаются. Именно потому, они ушли в степь и стали разбойниками.

Налетели с гиком, засверкали сабли, змеями взвились в воздух арканы. Все смешалось в пыли: топот десятков лошадиных копыт, крики обезумевших верблюдов, звон металла и вопли разрубаемых и протыкаемых людей. Чиркудай сразу определил, что охране не справиться с бандитами. Значит, нужно убегать. А когда он увидел, как с костяным стуком упали и покатились по молоденькой траве головы в зеленых и белых чалмах, понял, сбежать не сможет. Решил затаиться. Падая с верблюда, заметил бандита свирепого вида, располосовавшего кривой саблей Худу-сечена от плеча до пояса.

На земле Чиркудай подполз к лежащему на боку и, дрыгающему ногами ездовому верблюду без поклажи, которому, видимо, досталось по голове кистенем, упал под его горячий бок, лицом вниз. Но предварительно сбросил с себя старый халат, чтобы не надумали раздевать и переворачивать. У голого нечего взять, кроме его жизни.

Затаил дыхание, услышав подскакавшего к нему всадника. Копыта шумно потоптались у головы Чиркудая, вмяв брошенный халат в мягкую землю, и умчались в сторону. Очевидно, разбойник поленился обыскивать нищего погонщика.

Чиркудай дождался, пока люди длинной воли не заберут добычу и не затихнет вдали топот копыт. Приподнявшись, внимательно осмотрелся, но копаться в остатках барахла не захотел. Ему почему-то показалось это противным занятием. Встал, поднял свой халат и отряхнул от пыли. Оделся. Проверил, на месте ли дротики, свисток и небольшая долбленая тыква с водой.

Еще раз, окинув побоище взглядом, решительно направился в сторону сизых гор, к лесу. О них ему час назад говорил Худу-сечен. Шел быстро, в нахлынувшей ночной темноте, под яркими звездами. Он ни о чем не жалел, ни о чем не вспоминал. Так и не научился проявлять самые простые человеческие чувства. Он даже не вычеркивал Худу-сечена из своей жизни, просто шагнул из одного времени в другое.

Глава шестая. Разбойники

Чиркудай поспешил убраться из степи, в которой трудно спрятаться – всё как на ладони. Он постоял немного, не оглядываясь на то место, где было побоище, и быстро пошел в сторону гор.

Его путешествие длилось три дня. По дороге он размышлял о разном и понял одно: Худу-сечен был сто раз прав в том, что наступают ужасные времена. Нападение средь бела дня и жестокость разбойников подтверждали слова погибшего сказителя.

В степи Чиркудай крутил головой во все стороны. Заметив что-нибудь подозрительное, ложился на сухую землю и пережидал, делая глоток-два застоявшейся воды из своей выдолбленной сушеной тыквы. Сотник Бай Ли молча сунул ему ее перед расставанием.