— Да, возможно. Но для нас это очень традиционно. А вот новшества репродуктивной политики, такие как, например, обмен партнерами, — здесь, да, соглашусь: это революционно. Но не будем о сложном.
Каждый задумался о своем, пауза затянулась.
Эрик подошел вплотную и сказал негромко:
— Мы остались одни, и никто нас не побеспокоит. Это идеальное место для поэтического вечера — гладь озера, звуки природы, красота. Пускай еще не вечер, но лучшего места нам просто не найти, джейя.
— Сборник остался в машине.
— Это неважно.
Эрик удивил ее: честно сказать, она ожидала приглашения на топчан и продолжения истории в ресторанчике, а не лирику в поэтической форме. Но сюрприз был приятным. Когда в последний раз ей читали стихи? Первый и последний раз она слышала посвященные себе строки в четырнадцать лет, то есть более чем половину жизни назад! Стихи совершенно не в моде у людей ее поколения, да и сами женщины разучились их адекватно воспринимать. Влада помнила, как неловко ей было тогда, как не знала, как отреагировать, чтобы не расстроить парня и не показаться бездушной.
— Я с удовольствием послушаю, как ты читаешь, Эрик. Присядем? — предложила она, ведь они до сих пор оставались стоять друг напротив друга в центре деревянной конструкции. Вид открывался на все четыре стороны, только вертикальные балки кое-где мешали целостному восприятию пейзажа.
— Давай присядем к столу или… — подбирал слова Эрик.
— Давай приляжем. День был волнительным, и я устала. — Она ловко влезла на топчан, облокотилась на подушки у изголовья и, предварительно скинув сандалии, вытянула ноги. Длинное платье скрывало их, и это обстоятельство немного расстраивало. «Как ловко я объяснила выбор в пользу кровати, — похвалила она себя. — Умелый флирт, Владка».
— Хочешь, мы отплывем к центру озера? — спросил Эрик. — Плавучий дом — плавающая посудина.
— Нет, мне хотелось бы остаться здесь и скрыться ото всех за стеной из кустарника.
— Здесь никого нет, милая джейя. А Рэй не посмеет подглядывать, если я не попрошу его об этом. — Он подмигнул.
Влада состроила гримасу, говорящую за нее: «Ну уж нет!»
Эрик присел на противоположной стороне кровати, развернувшись к ней. После паузы, необходимой для настроя на поэтический лад, произнес:
Переводчик в ухе синхронно сообщал:
— Прекрасные стихи, Эрик.
— Они есть в твоем сборнике. Я читал их, когда был еще мальчишкой и мечтал о любви и славе. Я позаимствовал нэри «джейя» из стихов Эрио.
Владе хотелось прочесть в ответ не менее душевные стихи, но все, что она помнила, это «Памятник» Пушкина, отрывок из «Полтавы», «Московский озорной гуляка» Есенина и его же «Березу» из программы начальной школы. Когда-то она учила массу стихотворений, но память за ненадобностью утратила все прекрасные образцы русской словесности. Влада всегда была недовольна ей, из головы постоянно выветривалось все, что она когда-то хорошо знала, но редко пользовалась. Пожалуй, только «Береза» могла бы кое-как подойти моменту.
Она прочла стихотворение до конца и многозначительно смолкла. Объяснять, что это лучшее из всего, что она помнит, было стыдно.
— Ваш язык великолепен, Влада! Кто автор этих строк и почему он так долго описывает дерево? Береза — это же дерево, я правильно понял?
— Это Сергей Есенин, великий русский поэт, который жил примерно столетие назад. Он тоже был бунтарем своего времени и рано ушел из жизни. Вообще-то он часто писал куда более неполиткорректные стихотворения, а про березу говорит, восхищаясь красотой русской природы. У наших поэтов и писателей принято восхвалять красоты родных просторов. Береза — это такое дерево с белой корой и черными полосками, она является одним из символов России, так же как и медведь, и в недавнем прошлом красный цвет.
— Я понял, о каком дереве идет речь, но в наших краях оно не растет.