Джейк

— Один из этих разговор-за-чашкой-чая-и-вышивки-кружева? Интересно, какого черта вам здесь нужно? Для такой воспитанности здесь, должно быть, ад. Ну ладно, хоть вам это и совершенно ни к чему, меня зовут Джейк Максвелл. Мне принадлежит «Броукен Секл», вернее, то, что оставили проклятые хапуги-фермеры. Вы можете остаться на ночь, но рано утром должны убраться. Я не намерен дать повод этим ворам и ублюдкам еще раз ступить на мою землю.

Фонтанирующий проклятиями гнев пугал Изабель. Джейк поставил тарелку и встал.

— Думаю, мне лучше самому налить кофе. Вы, похоже, немного медлительны.

Изабель вздрогнула, смущенная.

— Простите. Я забыла.

Она не понимала, почему чувствует себя обязанной налить ему кофе и подать. Насколько девушка могла судить, Максвелл просто создан для того, чтобы быть ковбоем. Нрав у него в точности как у дикого быка.

— Осторожно, горячий, — она протянула кофе.

— Надеюсь. Это все, что о нем можно сказать. Джейк смотрел на кофе так, словно ждал, что из чашки выползет тарантул.

— Разве не принято попробовать кофе, прежде чем пренебрежительно отзываться о его вкусе?

— Не в том случае, когда он такой жидкий.

Изабель отметила, что это не помешало Максвеллу выпить кофе и протянуть чашку за новой порцией.

— Жажда, — все, что он счел нужным сказать. Она могла бы поклясться, что видит насмешку в его глазах.

— Будет лучше, если вы будете класть побольше кофе, — сказал Джейк, допив вторую чашку. — И не выбрасывайте гущу, пока не используете ее три-четыре раза.

— Я никогда не использую гущу даже второй раз! Тетя, скорее всего, вообще обошлась бы без кофе, чем сделала бы что-нибудь столь ужасное.

— В новой гуще нет никакой крепости. Максвелл поставил чашку на землю рядом с тарелкой.

— Ну, теперь, когда я знаю, что вы не удерете с моими бесценными сокровищами, я поехал.

— Вы ночуете не здесь?

— Я живу в лагере. Вы можете спать в хижине. Кровать невелика, но это лучше, чем земля.

— Благодарю, я буду спать в фургоне.

— Вы уверены? Стыдно, что кровать будет пустовать.

— Уверена.

Снова Изабель остро осознала его мускулистые предплечья, заросли волос на груди, ощущение едва сдерживаемой силы. Было не по себе от одной мысли о том, чтобы спать в кровати Джейка Максвелла. Одно дело разбить лагерь на его ранчо, и совсем другое — позволить своему телу коснуться тех же простыней, которых касалось его тело.

— Тогда пусть кто-нибудь из ребят спит в ней. Они могут разыграть кровать в карты.

— Не одобряю игру.

— Я тоже, но ведь жизнь — игра, разве нет? Если посмотреть на нее с такой точки зрения, то бросить карты за одну ночь в кровати покажется не таким уж страшным грехом.

Изабель не нашлась, что ответить. Джейк сел на лошадь и ускакал, не добавив больше ни слова.

Он едва успел скрыться в темноте, как Пит сказал:

— У меня есть карты, — его глаза взволнованно блестели. — Бросим по одной.

Остальные мальчики согласились.

— Они, наверное, крапленые, — засомневался Брет.

Не обращая на него внимания, Пит обратился к Изабель:

— Снимите нам.

— Я не умею. Моя тетя не позволяла держать в доме карты.

Пит недоверчиво уставился на нее.

Хоук не унизился до претензий на кровать, но остальные были взволнованы шансом. Выиграл Пит.

— Вы думаете, этот коротышка знает, что с ней делать? — спросил Брет. — Он, наверное, привык спать на полу.

— Завтра будет важный день, — Изабель не обратила внимания на Брета, надеясь, что Пит сделает то же самое. — Вы должны встать пораньше, умыться, вымыть голову и надеть чистую одежду. Нужно произвести хорошее впечатление на фермеров. Они станут вашей семьей.

— Вы хотите сказать, мы будем их рабами, — усмехнулся Брет.

— Ты должен следить за своим языком. Никто не хочет слышать, как его характер или добрые намерения критикуют с утра до вечера.

— Ни у кого нет добрых намерений по отношению к сироте-янки.

— Место твоего рождения не определяет характер, — возразила Изабель.

— Черта с два не определяет. Вы — южанка, леди с головы до ног. Этот ковбой, хозяин ранчо, такая же дрянь, как команчи, у которых он украл эту землю. И любой из этих парней скажет вам, что я всего лишь подонок-янки и никогда не стану никем другим.

Изабель не спорила с Бретом — это бессмысленно.

Позднее, устроившись в своей постели в фургоне, девушка поймала себя на мысли о Джейке Максвелле. Хотела бы она знать, как мог человек жить здесь в одиночку. Невозможно, чтобы он один присматривал за тысячами коров. Конечно, в лагере должны быть помощники, по крайней мере, жена и семья.

И все-таки Изабель была уверена — Джейк одинок. Просто чувствовала это. Она сама слишком долго была одинока, чтобы не заметить признаков — настороженность, бегающий взгляд, тоска, идущая от сознания, что никто не пожалеет, если вы вдруг исчезнете с лица земли.

Это чувствовалось и в мальчиках. Ужасно видеть такое в столь юных существах, но Изабель не думала, что для мужчины это легче.

По крайней мере, ей совсем нелегко.