Хуматоны используют друг друга, чтобы усилить свои эмоции (при помощи матрицы), они изобретают такие понятия, как «романтическая любовь», чтобы с их помощью оправдать свой безнадежный эгоизм и детскую несамостоятельность и выдать их за нечто благородное, прекрасное и трансцендентное. Конечно же, любовь может быть именно такой, и, подобно наркотикам, любовные отношения позволяют хуматонам выйти за пределы своего «я», выглянуть, если можно так выразиться, за ограду рынка желаний. Но, как и в случае с наркотиками, стоит только хуматонам привыкнуть к любовным чувствам и таким образом попасть от них в зависимость (а хуматоны привыкают ко всему), как они перестают служить просвещению, а служат скорее оглуплению и порабощению. Поэтому почти все любовные отношения в матрице, какими бы многообещающими они ни были вначале, заканчиваются отчаянием, безотрадностью и разрушением души. Такие отношения — западня, и хуматоны не выбираются из нее просто из страха перед одиночеством. Наркоман, привыкший к героину, принимает его не потому, что получает удовольствие, а потому, что не может без него жить, то же самое происходит и с хуматонами: они подсели на «любовь»,
У воинов матрицы нет любовных приключений. У воинов матрицы нет семей. У воинов матрицы нет друзей. Каждому приходится чем-то жертвовать, но воины матрицы отказываются от
Сны
Хуматоны не видят снов — их украл ИИ, чтобы собрать из них матрицу. А поскольку жизнь среднего хуматона не что иное, как затянувшийся коллективный сон, хуматоны испытывают врожденное недоверие и презрение ко всему, что касается снов. Воины матрицы, напротив, знают, что сны — это единственный путь к реальности. Если они спят в матрице, видят сны и им снится их жизнь, они знают, что усыпили свой разум. Именно в такой момент может появиться творческое воображение. Сны в матрице — это сны в снах, окна во 2-е внимание, в реальность. Сны большинства хуматонов поверхностны, им снятся все те же события и происшествия из матрицы, только разве что в новом, причудливом виде. Во сне хуматонов часто преследуют неудачи из «жизни бодрствования», неудовлетворенные желания и скрытые страхи. Других снов они не помнят, так как они несовместимы с жизнью в матрице, единственной известной им жизнью. Другие, более глубокие сны, выходящие за рамки рациональных забот и материальных запросов и устремленные в другие миры, хуматоны обычно забывают. Представьте себе спящего хуматона. Ему в реальном мире снится, что он спит. Если его сон достаточно глубок, он может даже на мгновение проснуться в реальном мире. Вспомнит ли хуматон этот момент? Но даже если бы по возвращении в матрицу у него и сохранились какие-нибудь воспоминания об удивительном мире, где он был кем-то еще, разве пришло бы ему в голову что-то другое, кроме того, что он съел за ужином слишком много сыра?