Джеймс Миранда Барри

– Видишь. У меня бы даже не было надежды потанцевать на балах у плантаторов. Джеймс, ты слишком привык к приказам и подчинению. Я ненавижу спорить, а тебе это нравится.

– Но ты любишь, чтобы все выходило по-твоему, Алиса.

– И ты тоже.

Мы шипели друг на друга, как сцепившиеся кошки. Она потянула за локон моих седеющих рыжих волос, склонилась и поцеловала меня в щеку. Потом примерила льстивый, умоляющий тон:

– Ну Джеймс, мы теперь так счастливы, пожалуйста, не надо ничего портить.

Тут ей пришла в голову ужасная мысль.

– Только не говори мне, что ты несчастлив. Что ты хочешь чего-то другого? Чего-то еще? Пожалуйста, только не это.

Эти слезы были непритворны.

Она снова победила. Что мне оставалось, кроме как успокоить ее? Пока мы ссорились, я кое-что понял. Разоблачение мне больше не угрожало. А я любил опасность маскарада. Я так долго был навязчиво сосредоточен на своем одиночестве, на тайнах моего скрытого «я», недоступных миру, что не сразу понял произошедшую перемену. Я больше не был одиноким мужчиной. Джеймс Миранда Барри наконец-то воссоединился с единственным оставшимся на свете человеком, которому он полностью и безоговорочно доверял, которого всегда любил.

– У этой истории счастливый конец, Джеймс. – Она улыбалась. Лицо ее слегка распухло от слез. – Мы наконец-то друг друга нашли. Давай велим принести чаю.

Я не могу ей сопротивляться.

Мы прогулялись вдоль набережной в сумерках, наблюдая за быстрыми передвижениями фонарщика с длинными шестами от одного столба к другому – словно грабитель крался от дома к дому. И что же могли увидеть прохожие? Маленького доктора, который идет несколько скованно, но с безукоризненно прямой спиной и неизменной воинской выправкой, и роскошную фигуру знаменитой миссис Джонс. Кто бы посмел сказать, что старая актриса слишком пышно одета? Да и какая разница? Все ее наряды – по самой последней моде, включая короткую накидку и отделку. Она кланяется праздной публике – всегда грациозно, не высокомерно – героиня подмостков, выступавшая под гул оваций. Браво! Браво! Браво! Но, возможно, самую изощренную игру просто никто не замечает, и поэтому ею некому восхититься.

* * *

Я вглядываюсь в Атлантику. Я слышу крики чаек, летящих за кораблем, снующих стаями туда-сюда, ныряющих вслед за кормой. Я отмечаю скрип канатов, пение ветра в оснастке. В ведре возле грот-мачты поверхность воды изгибается, и порыв ветра наполняет паруса. Мы размеренно движемся на запад. Я знаю это по положению солнца. Я не слышу человеческого голоса – только крики чаек, облетающих корабль. Он пуст? Не может быть. Я здесь, палуба начищена, медь натерта и сверкает. Канаты новые, люки задраены. Я прислушиваюсь к мерному шуршанию волн о киль, а шлюп рвется вперед, на запад, и солнце греет мне левую щеку. Далеко в море видны дельфины – двойные вспышки прыгают, исчезают, потом снова появляются, играя по двое и по трое в яркой воде. Повсюду, до плоской линии горизонта, простирается бесконечное освещенное пространство, и корабль плывет. Я не слышу голосов. Я один. Я всматриваюсь в эту бесконечную ясную даль, в огромный купол бледного эфира и серо-зеленой голубизны. Закрываю глаза. Когда я снова вглядываюсь в огромные пространства океана и неба, я замечаю, что ветер стал холоднее. Мы движемся быстрее, и кливер раздулся. Бык-гордени и булини натянулись. Кто-то поднял кормовые паруса на бизань-мачте, и мы теперь идем на всех парусах. Порхают яркие летучие рыбы, море сверкает невероятной, глубокой, прозрачной синевой. Свет сменился с белесого на золотой. Мы входим в тропики. Так и будет? Я возвращаюсь туда, чтобы умереть? Это мой последний путь к дому? Мой дом – там, с тобой? В том месте, которое ты выбрала – я теперь могу с этим смириться, – которое ты выбрала, чтобы спокойно уйти за горизонт, прочь от раскаленного солнечного шара, глубже, глубже, глубже в бесконечную, глубокую прозрачную синеву.

**********************************

– Джеймс, ты меня слышишь?

Гримаса пробегает по его лицу. Едва заметный кивок.

– Джеймс, я пошлю за священником?

Губы сжимаются.

– А?

Он с трудом выдыхает:

– Нет.

– Джеймс, глупый ты безбожник! Ты крещеный католик.

Ты не можешь умереть без соборования. Что бы сказали твои дядя, мать, отчим?

В ответ – едва заметное подобие улыбки.

* * *

Дьюк-стрит, 25

Вестминстер

25 июля 1865 г.

Генеральный инспектор

Д-р Джеймс Барри

Болезнь: Диарея

Сэр.

Имею честь известить о кончине офицера, указанного на полях, в четыре часа сегодня утром.

Остаюсь, сэр, Ваш покорнейший слуга

Д. Р. Маккиннон,

бакалавр медицины,

майор медицинской службы

Сомерсет-Хаус

25 августа 1865 г.

Майору медицинской службы Д. Р. Маккиннону

Сэр.

До моего сведения было доведено, что генеральный инспектор д-р Джеймс Барри, скончавшийся на Касл-стрит-ист, 14, 25 июля с. г., был посмертно признан лицом женского пола.

Поскольку Вы составляли свидетельство о причине его смерти, я беру на себя смелость спросить, правдивы ли сообщенные мне сведения и Ваше ли обследование установило, что он был женщиной.