Джеймс Поттер и проклятие Привратника

– Я с легкостью это сделаю, – гордо ответила Роуз. Она собрала свою сумку и пошла прочь. Джеймс уставился на нее, но она просто поднялась по лестнице в спальню для девочек. Если она и собиралась попросить Скорпиуса вести занятия в новом Клубе Обороны, она, по–видимому, не планировала делать это именно сейчас. Некоторое время спустя Джеймс поднялся по лестнице с противоположной стороне комнаты.

Пока он готовился ко сну, его мысли крутились вокруг разговора с призраком Седрика. Он должен был догадаться, что Седрик откажется от ведения Клуба, и все же было действительно видно, что какая–то часть Седрика хотела сделать это. И что мог бы означать увиденный Седриком светящийся зеленый шрам–молния на голове Джеймса? Когда Джеймс закончил чистить зубы в крошечной уборной, он наклонился, рассматривая себя в зеркале.

Насколько он мог видеть, его лоб был вполне обычным. И все же, даже сейчас, он мог чувствовать это еле различимое предательское покалывание. Раньше Джеймс часто видел людей, узнававших его отца по его знаменитому шраму, и Джеймс иногда думал, что было бы здорово тоже иметь такой знак.

Тогда Джеймс не понимал, какую цену его отец заплатил за этот шрам. Даже сейчас он не мог полностью понять его, но все же теперь, потеряв дедушку Уизли, стал понимать больше. Он знал достаточно, чтобы больше не желать себе подобного. Какое–то время в прошлом году Джеймс боролся с ожиданием того, что он последует по стопам своего знаменитого отца. Теперь Джеймс знал, что это было бы слишком много для него. Более важным было то, что у Джеймса впереди лежит свой собственный путь, уникальный для него. Он не был обязан воспроизводить то, что сделал его отец. Он усвоил этот урок, не так ли? Так почему же он переживает этот фантом шрам–молнии? Что он пытается сказать ему? И может ли он доверять ему? Не было никакого смысла беспокоиться об этом. И все же было трудно отпустить. В конце концов, забравшись в постель, Джеймс отвлекал себя тем, что пытался придумать хоть кого–нибудь, кто мог бы, возможно, стать учителем в новом Клубе Обороны. Никто не приходил ему на ум, и, конечно, он не собирался просить Скорпиуса, но это занятие отвлекло от таинственного покалывания во лбу. Наконец в конце концов, сон принял Джеймса в свои объятия.

Откуда–то гулко раздавались голоса, невнятно повторяющие что–то или, возможно, это был только один голос, но эхо разделяло его на множество отголосков. Джеймс не мог разобрать ни слова, но звук голоса был одновременно успокаивающим и сводящим с ума, как царапанье ядовитого плюща. В темноте мелькали какие–то вспышки, словно отблески света на клинках, пронзающих воздух. За голос послышался лязг и грохот древней техники, и звон воды, все повторяющийся, сбивающий с толку. Шаги гремели по камням, и голоса становились все ближе. Джеймс мог слышать слова, но они были бессвязными и странными. Свет стал ярче, мерцая, как будто из–под воды. Он был зеленым, и в нем мелькали лица. Мужчина и женщина манили, грустно улыбаясь, надеясь...

– Джеймс, ну ты и соня. Вставай давай!

Мешок с бельем обрушился на голову Джеймса, и он резко подскочил, мигая.

– Ну наконец–то, – несколько устало пробормотал Грэхем.  – Я пытался разбудить тебя целую минуту. Ты всегда говоришь во сне?

Джеймс мутным взглядом посмотрел на Грэхема.

– Откуда мне знать, – пробормотал он ворчливо, – если я делаю это, когда я сплю? – сон кружил голову, как рой комаров, но он не мог вспомнить хоть что–то. Утренний свет проник в комнату, как Грэхем выскользнул из постели.

– Ну, в любом случае пора просыпаться, – сказал Грэхем. – Я чувствую запах бекон  по дороге сюда. Давай смолотим тарелку прежде, чем Хьюго спустится и сожрет все, что там есть.

Удивительно теплый осенний день радостно разбрасывал солнечные лучи во второй половине дня. Классы гудели на утренних занятиях и едва замечали Джеймса, погрузившегося в размышления о странном вчерашнем сне и одновременно пытавшегося решить, кто же проведет первую встречу членов Клуба Обороны, которая состоится во второй половине дня, а также тревожившегося о словах Седрика о фантомном шраме на голове. В какой–то момент, Джеймс связал сновидение со шрамом, вспомнив, что шрам отца когда–то был своего рода пропуском в мысли Волдеморта.