Джейн, анлимитед

Она направляется к центру дома, думая попутно заглянуть на кухню – вдруг миссис Вандерс там? Подходя к залу для приемов, она слышит голоса, а затем видит Киран и Колина, стоящих рядом. Киран скрестила руки на груди, словно защищаясь. Джейн приближается к ним.

– Не знаю, – слышит Джейн слова Киран – звучит так, будто миссис Вандерс смотрела на нее и ей было смешно.

– Ты видела это? – говорит Колин. – Картина прекрасна!

– Да, я бы ни за что не подумала, что это подделка, – соглашается Киран. – Но Ванни лучше разбирается в искусстве.

– Тебе не кажется странным, что Филипп уехал прошлой ночью? – спрашивает Колин. – Я надавил на Фиби, она сказала, что он каждый вечер будет уезжать в разные места к какому-то богатому путешественнику из своих пациентов. Звучит странно, нет?

– Если бы я не знала кучу богатеев, свято уверенных, что врач должен примчаться к ним на самолете, чтобы измерить давление. Представь, что устроит свита Бакли, если он отправится в далекое путешествие.

– Да ладно тебе, Бакли не так уж плох.

– Боже, да ты его защищаешь! – удивляется Киран.

Джейн поднимается на площадку второго этажа и упирается в Джаспера. Пес становится перед Джейн и недовольно рычит в ответ на попытки его обойти. Джейн вздыхает и останавливается, чтобы кое-что дописать в свой блокнот. Она поворачивается к картинам, чтобы со стороны казалось, будто она делает заметки об искусстве. «Бакли Сент-Джордж, – пишет она. – Богатый и избалованный». Затем Джейн рисует звездочку напротив имени Филиппа, поскольку объяснение Фиби кажется ей до жути нелепым, и дописывает: «Зачем Колин встречается с Киран, если она так ужасно с ним себя ведет?»

У нее за спиной раздается кашель.

Это Колин, который стоит несколькими ступенями ниже и смотрит на Джейн, удивленно подняв брови.

– Привет, – говорит он.

– Привет, – отвечает Джейн, захлопывая блокнот.

– Что пишешь? Заметки о картине?

Джейн смотрит на картину. Это тот самый высокий холст маслом с изображением комнаты с сохнущим зонтом.

– Я делала записи о зонтике, – сказала она со значением, запоздало вспомнив, что Колину, понятия не имеющему о ее хобби, это ничего не скажет.

– Несомненно. Я бы решил, что ты планируешь ограбление, если бы эта картина могла хоть кому-то понадобиться.

Он ее дразнит. Не похоже, что Колин всерьез хочет в чем-то ее обвинить.

– Почему нет? – Джейн цепляется за возможность узнать об ограблениях побольше. – По-моему, она милая.

– Она слишком большая – тебе не унести. И потом, она почти ничего не стоит.

– А может, я хочу украсть картину, потому что она мне нравится?

– Ее нарисовал художник с очень посредственными способностями, – говорит Колин.

– Ты так считаешь? – Джейн искренне удивлена. – Я имею в виду, что…

– Он не принадлежал ни к какой конкретной школе, – перебивает ее Колин. – Зная Октавиана, предположу, что он просто купил полотно на блошином рынке.

– И все же есть в ней какое-то обаяние, особенно для любителей зонтиков. Почему ты так хочешь убедить меня в том, что она ничего не стоит?

– Потому что, – раздается из-за угла голос Люси, – когда Колин видит, что другие проявляют интерес к картине, которая, на его взгляд, ничего не стоит, он начинает переживать, не упустил ли чего-то важного.

Губы Джейн непроизвольно растягиваются в улыбке, и это заставляет Люси рассмеяться.

– Это же мой двоюродный брат, я его как облупленного знаю.

– Получается, – говорит Джейн Колину, – ты пытаешься убедить меня в своей правоте, потому что боишься узнать, что это не так?

Джейн так и не суждено узнать, какой тирадой собирался разразиться возмущенный Колин. Их беседу прерывает жуткий грохот снизу, а за ним – череда громких воплей. Джейн, Люси и Колин смотрят друг на друга в изумлении. Затем, вместе с путающимся под ногами Джаспером, бросаются к перилам.

Рави стоит в темном зале приемов, вертит что-то в руках и что есть мочи орет:

– Октавиан! Октавиан!!!

Под его ногами валяются осколки вазы, цветы рассыпаны по шахматному полу.

– Октавиан! – снова кричит он. Его голос, кажется, достигает самого потолка и, отталкиваясь, разносится по всему Дому.

– Колин, – помертвевшим голосом говорит Люси. – Это нижняя часть скульптуры Бранкузи? Пьедестал от рыбы из зала?

– Да, – отвечает изумленный Колин.

– Но где остальное? Где рыба?

– Откуда мне знать?

– Колин. – В голосе Люси появляется металл. – Где. Рыба.

– Да откуда мне знать?! Это ты у нас детектив, а не я! Ты что, думаешь, что это я ее сломал?!

Люси пренебрежительно машет рукой и начинает спускаться к Рави. Уборщики и декораторы, бросив все дела, глазеют на его буйство. Айви застыла рядом с Киран и Фиби. Все они не отрывают взглядов от Рави. Джейн волною обдает странное чувство панического облегчения. Надо же, теперь и пропавший Бранкузи прислал весточку. Джейн вспоминает, как девочка, похожая на Грейс Панзавекки, несла что-то в зал приемов. Мог ли это быть пьедестал от рыбы? Джейн вдруг понимает, что белая плюшевая сумка с утками в руках у Филиппа Окада была сумкой для подгузников. Малыш Лео Панзавекки болен. Ребенок пропал. Филипп Окада – врач.