Джейн Эйр

– Какой смысл, благой дух, что-то делать для меня, когда в роковую минуту ты меня вновь покинешь? Исчезнешь, куда и как, мне неведомо? И останешься вовеки недостижимой для меня?

– У вас при себе нет гребня, сэр?

– Для чего, Джейн?

– Да расчесать вашу спутанную черную гриву. Когда я гляжу на вас с близкого расстояния, вы меня немножко пугаете. Вот вы говорите, что я фея, но сами вы, по-моему, больше похожи на гоблина.

– Я так безобразен, Джейн?

– Даже очень. Ну, совсем как раньше.

– Хм! Где бы ты ни жила все это время, злоехидство тебя не покинуло.

– Однако я жила с очень хорошими людьми, куда лучше вас! В сто раз лучше. С высокими идеалами и взглядами, о каких вы и понятия не имеете! Куда более утонченными и возвышенными, чем доступны вам!

– С кем, черт возьми, ты была?

– Если вы будете так вертеться, я выдеру у вас клок волос, и уж тогда-то вы уверуете в мою материальность!

– С кем ты была, Джейн?

– Сегодня вы этого не услышите, сэр. Погодите до завтра. То, что моя история окажется рассказанной лишь наполовину, послужит ручательством, что я появлюсь к завтраку досказать ее. Кстати, постараюсь не возникнуть у вашего очага с одним стаканом воды на подносе. Мне следует принести хотя бы яйцо всмятку, не говоря уж о жареной ветчине.

– Ах ты, насмешливое отродье фей, подброшенное на воспитание людям! Ты возвращаешь мне способность чувствовать, вот уж год как забытую. Если бы ты была с Саулом вместо Давида, то для изгнания злого духа арфа не понадобилась бы.

– Ну вот, сэр, теперь у вас вид аккуратный и приличный. А сейчас я вас покину. Последние три дня я провела в пути и, мне кажется, подустала. Спокойной ночи.

– Еще только одно слово, Джейн! В том доме, где ты жила, никого, кроме женщин, не было?

Я засмеялась и продолжала смеяться, пока взбегала по лестнице наверх.

«Отличная мысль! – решила я не без злорадства. – Как вижу, у меня есть средство развеивать его меланхолию, и на ближайшее время его будет достаточно».

Рано поутру я услышала, что он встал и бродит из комнаты в комнату. Едва Мэри сошла вниз, как до меня донесся вопрос: «Мисс Эйр здесь?», а затем: «В какую комнату вы ее поместили? Стены там сухие? Она встала? Пойдите спросите, не надо ли ей чего-нибудь. И когда она спустится?»

Спустилась я, как только решила, что пора заняться завтраком. Бесшумно войдя в гостиную, я смогла увидеть его до того, как он обнаружил мое присутствие. Как больно было наблюдать, насколько телесная немощь поработила этот могучий дух! Он неподвижно сидел в кресле – но не отдыхая, а в видимом ожидании. Сильное лицо избороздили морщины долгой скорби. Оно казалось погасшей лампой, которая ждет, чтобы ее снова зажгли. Но – увы! – сам он не мог теперь озарить свои черты блеском оживления и зависел в этом от кого-то другого! Я намеревалась быть веселой и беззаботной, но беспомощность сильного человека поразила меня в самое сердце. Тем не менее я заговорила с ним таким беззаботным тоном, какой сумела придать своему голосу.

– Утро ясное, солнечное, сэр, – сказала я. – Дождь давно перестал, и тучи рассеялись. Все такое свежее и умытое! Скоро вы отправитесь на прогулку.

Я вернула свет его чертам: они просияли.

– Ты правда здесь, мой жаворонок! Подойди же ко мне! Ты не скрылась, не исчезла? Час назад я слышал, как высоко над лесом распевал твой родич. Но его песня для меня так же лишена музыки, как восходящее солнце – лучей. Для меня вся музыка земли сосредоточена в устах моей Джейн (хорошо, что они не молчаливы от природы!), весь мой солнечный свет – это ее присутствие.

Такое признание своей зависимости вызвало слезы на мои глаза: будто царственный орел, прикованный к тонкой жердочке, был вынужден просить воробушка быть его защитником и питателем.

Прочь слезливость! Я смахнула с лица соленые капли и занялась приготовлением завтрака.

Почти все утро мы провели на воздухе. Я вывела его из сырого дремучего леса на веселые луга. Я описывала ему, как ярко они зеленеют, какими освеженными выглядят цветы и живые изгороди, как бездонна голубизна небес. В прелестном уголке я нашла ему сиденье – широкий сухой пень. А когда он сел и привлек меня к себе на колени, я не воспротивилась. Зачем? Если и ему, и мне равно хотелось быть как можно ближе друг к другу? Лоцман улегся рядом с нами, кругом царили тишина и покой.

Внезапно он крепче сжал меня в своих объятиях и заговорил со страстностью:

– Жестокая, жестокая беглянка! Ах, Джейн, что я пережил, когда обнаружил, что ты покинула Тернфилд, что тебя нигде нет, а осмотрев твою комнату, понял, что ты не взяла с собой денег и ничего ценного, что могла бы продать! Подаренное мной жемчужное ожерелье покоилось в своем футляре, твой багаж стоял упакованный для свадебного путешествия, по-прежнему запертый и перевязанный ремнями. Что будет с моей любимой? – спрашивал я себя, – без денег, без крова над головой? Так что же с ней было? Расскажи!