Джейн Остен и ее современницы

Увы, сэр Чарльз Гревилл не был наследником, но вторым сыном. Это обстоятельство наложило печать на всю его жизнь, превратив свойственную ему практичность в мелочность, а чувство прекрасного – в безотчетное стремление переводить красоту в денежный эквивалент. Свое предложение Эмме он изложил в неком подобии брачного договора, где все права и обязанности были обозначены четко: «…если ты рассчитываешь на мое покровительство, я сперва должен быть полностью уверен, что ты отреклась от всех своих прежних знакомств и никогда не возобновишь их без моего на то позволения. Если быть по сему, то я утру слезы моей милой Эмили и утешу ее, и если она не утратит мое уважение, то обретет счастье».

Расщедрившись, Гревилл позволил Эми оставить при себе матушку, которая всегда взирала на дочь с немым обожанием, как на фею, и почитала за счастье ей прислуживать. А вот о том, чтобы оставить новорожденную дочь, названную в честь матери Эммой, не могло быть и речи. Девочку отправили к кормилице с глаз долой, а Гревилл в угоду морали уговорил любовницу назваться миссис Эмили Харт.

Желая обуздать нрав своей пассии, Гревилл поручил ей вести домашний бюджет и следить за расходами – почему бы не вылепить из куртизанки экономку? О том, чтобы транжирить красу и таланты Эммы, он не мог и помыслить. Показательная сцена: как-то раз, после долгих уговоров, Гревилл соблаговолил отвезти свою пассию в развлекательные сады Ренлей в лондонском районе Челси. Развлекательные сады манили столичную публику, ведь здесь устраивали концерты и маскарады, и здесь же можно было прогуляться под ручку с девицей при неярком свете масляных ламп… Оказавшись в таком веселом месте, Эмма до того расчувствовалась, что исполнила песню экспромтом. Зрители зашлись в аплодисментах. Гревилл раздраженно сопел себе под нос. После скандала, который разразился уже дома, Эмма нарядилась в простенькое платье, какие носят камеристки, и слезно умоляла Гревилла принять ее такой или оставить навсегда. Гревилл милостиво ее простил. Как раз такой – заплаканной, смущенной, в затрапезном платье – Эмма была ему всего милее. Пусть знает свое место.

В то же время нельзя сказать, что Гревилл держал Эмму под замком, в гареме, словно султан томную одалиску. Сэр Чарльз готов был делиться ее красотой, но на своих условиях. Так, он представил Эмму своему приятелю, талантливому живописцу Джорджу Ромни, предложив тому написать несколько ее портретов. Долго упрашивать Ромни не пришлось. Он был до того восхищен дочкой кузнеца, что уже не мог остановиться и писал ее вновь и вновь. Эмма Лайон-Харт-Гамильтон стала его наваждением, навязчивой идеей, из-под его кисти вышли десятки ее портретов. Впоследствии Эмму рисовали и другие знаменитые художники, в их числе Джошуа Рейнолдс, Ангелика Кауфман и Мари Элизабет Виже-Лебрен. Живописцы запечатлели Эмму в образе Цирцеи и Святой Цецилии, смиренной Ариадны и Медеи, обезумевшей при виде крови сыновей. Вот она складывает руки в молитве, а тут вдруг потрясает бубном, и алые ленты вьются в ее растрепанных волосах… По картинам можно отследить, как менялась с годами модель, как превращалась из дочери народа – лучистые синие глаза, каштановые кудри, румянец во всю щеку – в утонченную, задумчивую леди…

Эмма Гамильтон. Портрет Джорджа Ромни

На некоторых портретах Ромни Эмма позирует полуобнаженной, но Гревилла, по-видимому, не смущали такие вольности. Или же, наоборот, радовали? Ведь портреты Эммы он собирался продать, а у более откровенных изображений и цена повыше. Но практичность сэра Чарльза была столь же безудержной, сколь абстрактной. Цель жизни – обогащение – сияла перед ним ярко, но пути к ней были окутаны туманом, как берега Темзы. Этот проект выгоды Гревиллу не принес, и тогда он замыслил другой, тот самый, что полностью изменит жизнь Эммы и направит ее в новое русло. Сэр Чарльз Гревилл надумал жениться.

В невесты он присмотрел наследницу с соблазнительным приданым. Но куда же девать миссис Харт? И Гревилл проявил чудеса предприимчивости: начал нахваливать красоты Эммы своему дяде, пожилому вдовцу Уильяму Гамильтону. Насчет альковных радостей Гревилл не распространялся, напирая в основном на относительно скромные запросы своего «товара»: «Она любит восхищение, но при этом скорее желает чувствовать себя ценимой, чем взвинчивать свою цену. Другой такой бескорыстной женщины на всем свете не сыскать, ей хватает нового платья и шляпки… Считая Вас своим наследником, я должен также сообщить, что из всех женщин, с коими я спал, она одна лишь ни в чем не оскорбила моих чувств – более приятной и чистоплотной подруги невозможно и желать».

Сэр Уильям заинтересовался диковинкой. Да и как было пройти мимо, если упомянутая особа «наделена природной элегантностью и, обладая в равной мере живым умом и чувствительностью, легко подстраивается под любые обстоятельства»?