Джейн Остен и ее современницы

Стихи тронули сердце шестнадцатилетней Мэри. Зато ее оставили равнодушной горестные письма Харриэт, которая, дойдя до последней степени отчаяния, взывала к девушке, похитившей сердце ее мужа. Ведь письма Харриэт не отличались изяществом стиля и пестрели ошибками. Позже Мэри показала их Шелли и посочувствовала ему: ведь он был навеки связан со столь примитивным созданием!

* * *

Просить руки Мэри у Годвина Шелли, по понятным причинам, не мог. И он предложил Мэри бежать с ним. Мэри сочла это очень романтичным, но удивила Шелли ответной просьбой – взять с собой еще и Джейн. Она пояснила, что Джейн задыхается в атмосфере родительского дома: оставшись одна, Джейн погибнет.

Ни Шелли, ни Мэри не догадывались тогда, что Джейн тоже влюбилась в красивого поэта и мечтала о том, как, пресытившись Мэри, он увлечется более яркой и привлекательной женщиной, каковой Джейн считала себя.

Как-то утром Мэри и Джейн вышли из дома, заявив, что идут в бакалейную лавку, но Шелли уже поджидал их с нанятой каретой. Ночевали они уже во Франции, в Кале, где наутро их настигла взбешенная миссис Клермон-Годвин. Она требовала, чтобы хотя бы Джейн вернулась домой. Но Джейн ответила отказом.

Затем последовало долгое путешествие по Европе, несколько омраченное постоянным безденежьем. Чтобы ехать по горам Швейцарии, Шелли купил мула, на котором, согласно его плану, они должны были ехать по очереди. Но уже на следующий день Шелли растянул лодыжку и не мог идти. Так что верхом ехал он, развлекая чтением стихов уныло бредущих девушек. Им приходилось ночевать в самых бедных и грязных гостиницах, а то и вовсе в деревенских сараях или под открытым небом. Однако такое путешествие для молодых, ничем не обремененных людей все равно оказалось интересным, и позже они вспоминали его с удовольствием.

Влюбленным несколько портила удовольствие Джейн, которая, чем более убеждалась в полнейшем равнодушии к ней Шелли, тем чаще закатывала истерики и выдумывала несуществующие болезни, лишь бы привлечь к себе его внимание. Но поэт был по-настоящему влюблен в Мэри.

Когда все трое вернулись в Лондон, Джейн поступила в театральную труппу под именем Клер Клермон, а Мэри Годвин и Перси Биши Шелли поселились в маленькой квартирке, где, бывало, целое утро проводили, складывая из бумаги кораблики, в полдень пускали их в парке, а вечером читали вслух и обсуждали прочитанное.

Все это время – начиная со дня побега – Мэри и Перси вели дневник, один на двоих. Они вели его, даже когда Уильям Годвин запретил Мэри и Перси переступать порог своего дома. Когда родители Перси, узнав о новой выходке сына, прекратили давать ему деньги. Когда Мэри забеременела и готовилась произвести на свет незаконного ребенка – точно так же, как ее мать. Когда Харриэт пришла просить помощи у Шелли – обнищавшая, измученная, с дочерью на руках. Вернуться к родителям Харриэт не смела. Шелли предложил ей поселиться вместе с ним и Мэри «на правах сестры и друга» где-нибудь в Швейцарии, и очень удивился, когда Харриэт с гневом отвергла это предложение. Не меньше его была удивлена и Мэри Годвин. Она записала в дневнике после визита Харриэт: «Очень странное существо».

Впрочем, с того момента как Шелли поселился в Лондоне, Харриэт направляла всех своих кредиторов к нему. Шелли грозили арест и долговая тюрьма. Идиллия с пусканием корабликов закончилась очень быстро. Мэри переехала в самые дешевые меблированные комнаты, а Шелли вынужден был скрываться.

Они виделись урывками, долго оставаться рядом с Мэри Перси не имел возможности.

Сохранились их письма того периода.

«Какое краткое мгновенье я видела тебя вчера, любимый мой, неужто мы должны так жить до шестого числа? Утром я ищу тебя и, пробудившись, оборачиваюсь, чтобы взглянуть на тебя, – пишет Мэри. – Мой милый Шелли, ты одинок и бесприютен, отчего не позволено мне быть рядом, чтобы подбодрить тебя и прижать к своему сердцу?»

«Моя бесценная любовь, зачем так кратки и смятенны наши радости? – воркует в ответ Шелли. – Знай же, единственная моя Мэри, что без тебя я опускаюсь, уподобляюсь грубиянам и пошлякам. Я ощущаю, как их пустой и цепкий взгляд впивается в меня и держит, пока я словно заражаюсь мерзостью их мыслей».

Примерно к этому периоду относится стихотворение Шелли «Доброй ночи»:

Ты доброй ночи пожелала, —
Но если б ночь была добра,
Она бы нас не разлучала,

Когда нам вместе быть пора!

Ведь доброй ночи пожеланье

Не нужно тем, кто до утра
Друг друга чувствует дыханье
И для кого она добра…