Джейн Остен расследует убийство

Джейн начинает хихикать, за ней следом хохочет и Мэри. Остаток пути они не могут без смеха смотреть друг на друга. В какой-то момент Джейн кажется, что она взяла себя в руки, но тут Мэри произносит одними губами «небо», и Джейн хохочет так сильно, что соскальзывает с кожаного сиденья в пространство для ног.

Еще не наступил полдень, но торговцы и рабочие уже заполнили постоялый двор «Ангел». Они чокаются оловянными кружками и распространяют вокруг себя отвратительный запах табака, сплевывая на каменный пол. Джейн жмется ближе к Мэри, пока они ждут Джеймса, который возвращается из конюшни, где оставил лошадей и экипаж.

– Встретимся здесь в три часа, – притопывая ногами и потирая руки, он открывает серебряный футляр карманных часов, унаследованных им от деда по материнской линии. – И ни минутой позже. Я должен успеть в церковь к вечерне.

– Нам определять время по рыночным часам или смотреть на церковь Святого Михаила? – Джейн, которой не так повезло с наследством, приподнимает бровь. Часы на рыночной площади стоят с тех пор, как Моут-холл сгорел дотла в 1656 году, а викарий церкви Святого Михаила отказывается заводить свои. Старинные солнечные часы определяют расписание служб в церкви эпохи Тюдоров – что было бы практично, если б только в Бейзингстоке царил более умеренный климат и солнечные часы не располагались в пределах заросшего розария, обнесенного стеной.

– Очень смешно, Джейн. – Джеймс захлопывает крышку часов и прячет их во внутренний карман своего черного сюртука. – Просто постарайтесь быть здесь до того, как начнет темнеть.

– Не волнуйтесь, мистер Остен. – Мэри берет Джейн под руку. – Я скрупулезно слежу за временем и позабочусь о том, чтобы мы вернулись ровно в три часа. Мама будет очень разочарована, если вы не успеете заглянуть к нам на обратном пути в Стивентон.

Джейн закатывает глаза, но Мэри, надо отдать ей должное, отлично справляется с заданиями и явно уделяет витринам больше внимания, чем Джейн: она составила список ростовщиков в Бейзингстоке и ведет Джейн по кривым улочкам старинного города таким путем, чтобы успеть посетить всех. Узнаваемое трио золотых сфер, подвешенных к золотому бруску, приветствует Джейн каждый раз, когда та заворачивает за угол.

Внутри каждого магазина Мэри бродит вдоль полок, разглядывая диковинки, пока Джейн показывает квитанцию владельцу. Никто не признается, что выдал ее, и все ростовщики отрицают, что за последние несколько месяцев имели дело с какими-либо ожерельями из мелкого жемчуга или мужскими кольцами-печатками. Наконец, в тесном старомодном заведении, расположенном напротив аптеки мистера Мартина на Лондон-роуд, мистер Липскомб почесывает лысину под спутанным париком и щурит единственный налитый кровью глаз, глядя на листок бумаги.

– Это определенно мой почерк. Она, случаем, не француженка?

Пыльный деревянный комод за его спиной забит мечами, ложками, вилками и кружками – всем тем, что можно легко стащить и унести, прежде чем законный владелец заметит и бросится в погоню. У мистера Липскомба, безусловно, самое захудалое заведение, которое когда-либо посещали дамы, и вонь там невыносимая.

Отвечая, Джейн задерживает дыхание, что придает ее голосу гнусавости.

– Ну, вообще-то она была из Брюсселя. Но мы тоже допустили эту ошибку.

– Маленькая женщина? – Он показывает ладонью на уровне носа Джейн. Та подавляет инстинктивное желание отшатнуться от его грязных пальцев. – Темноволосая? Тихая?

– Похоже на нее. – Неужели бедная мадам Ренар была вынуждена доверить свои драгоценности этому мошеннику за гроши? Должно быть, она впала в отчаяние.

– Она ведь не стащила это у вас, не так ли? – Мистер Липскомб тычет грязным ногтем в запачканную стеклянную крышку своего шкафчика для диковинок. – У меня здесь честный бизнес.

Джейн очень сомневается в утверждении мистера Липскомба. Когда она вошла, он спорил с какой-то нищенкой о стоимости золотых часов. Когда женщина пожаловалась, что сумма слишком мала, ростовщик ухмыльнулся и сказал, что цена будет соответствовать золоту после его переплавки.

– Нет, ничего подобного, – морщится Джейн.

Все уголки магазина завалены предметами сомнительного происхождения. Устаревшие парики, завитые и перевязанные лентами, свисают с крючков, как скальпы павших французских аристократов. Разномастные диваны и кресла, не подлежащие ремонту, преграждают путь к двери. От вешалки с подержанной одеждой – от грязных тряпок до растрепанных шелков и мехов – разит потом. Если б миссис Остен знала, что Джейн здесь, она бы очень встревожилась.

С другой стороны, если б мать пронюхала о том, что задумала Джейн, она бы вообще запретила той покидать дом священника. Но в последнее время мать Джейн далека от своей обычной назойливости. С каждым днем, приближающим их к суду над Джорджи, миссис Остен все больше замыкается в своей прочной скорлупе. Кажется, что грозный матриарх съеживается на глазах Джейн.

– Она… – Джейн колеблется, не желая вновь переживать ужас, повторяя подробности насильственной смерти мадам Ренар. – Вы, должно быть, слышали о женщине, которую убили в Дин-хаусе?