Джейсон Борн. Книги 1-5

Мари подходит к нему. Вокруг вымощенные булыжником улицы, обсаженные высокими акациями. В воздухе висит терпкий запах соли, словно неподалеку волнуется море. Влажный ветерок поднимает прядь волос с ушей Мари, и та вьется следом за ней, словно вымпел.

Он обращается к Мари:

– Ты можешь дать мне то, что я хочу. Я в тебя верю. В ее глазах страх, но также мужество и решимость.

Мари выполнит все, о чем он ее просит, невзирая на опасность, – он в этом уверен. Он кивает на прощание, и она исчезает…

Он оказывается на той же самой улице среди развесистых акаций, которую только что вызывал в памяти. Впереди чернеет вода. Затем он спускается вниз, паря в воздухе, словно на парашюте. Он бежит по берегу. Кругом ночь. Слева темнеет цепочка киосков. Он несет… у него в руках что-то есть. Нет, не что-то. Кто-то. Повсюду вокруг кровь, мышцы напряжены. Бледное лицо, глаза закрыты, одна щека лежит у него на левом бицепсе. Он бежит по берегу, чувствуя себя совершенно беззащитным. Он нарушил соглашение, заключенное с самим собой, и поэтому все они умрут: он, тело, которое он держит в своих руках… молодая женщина, вся в крови. Она что-то ему говорит, но он не может разобрать ни слова. Позади него слышится звук бегущих шагов, и у него мелькает мысль, отчетливая, словно луна, повисшая низко над горизонтом: «Нас предали…»

Когда Мэттью Лернер вошел в приемную кабинета директора ЦРУ, Анна Хельд подняла взгляд не сразу. У нее не было никакой срочной работы. Больше того, в настоящий момент у нее не было вообще никакой работы, однако важно было показать Лернеру, что она занята. Мысленно Анна сравнивала приемную кабинета Старика со рвом вокруг замка, а себя саму видела зубастым хищником, плавающим в нем.

Решив, что Лернер прождал достаточно долго, Анна оторвалась от бумаг и холодно улыбнулась.

– Вы говорили, что директор хочет меня видеть.

– На самом деле это я хотела вас видеть. – Встав из-за стола, Анна провела руками по бедрам, разглаживая складки, которые могли образоваться, пока она сидела. Безукоризненно ухоженные ногти сверкнули перламутром. – Не желаете чашечку кофе? – добавила она, направляясь в противоположный угол приемной.

Лернер удивленно поднял брови.

– А мне казалось, что вы, англичане, предпочитаете чай.

Анна открыла дверь, предлагая ему пройти.

– Еще одно из серии ваших заблуждений на мой счет.

В отделанной металлом кабине лифта, спускающегося в столовую ЦРУ, воцарилась тишина. Анна смотрела прямо перед собой, в то время как Лернер, несомненно, ломал голову, что бы это могло означать.

Столовая ЦРУ нисколько не походила на подобные заведения в других правительственных ведомствах. Здесь все звуки были приглушенными, полы застелены толстыми темно-синими коврами. Стены белые, банкетки и кресла обтянуты красной искусственной кожей. Под потолком закреплены акустические перегородки, надежно поглощавшие все звуки, в особенности голоса. По широким проходам между столиками деловито и беззвучно сновали официанты в жилетах. Одним словом, столовая ЦРУ напоминала скорее благородный клуб.

Старший официант, сразу же узнав Анну, проводил ее вместе со спутником к круглому директорскому столику в углу, практически полностью окруженному банкеткой с высокой спинкой. Не успели Анна и Лернер занять места, как принесли кофе, после чего их оставили в полном одиночестве.

Лернер неторопливо помешал сахар в чашечке.

– Итак, что все это означает?

Отпив глоток черного кофе, Анна подержала напиток во рту, словно марочное вино, затем, удовлетворившись вкусом, проглотила его и поставила чашку.

– Пейте, Мэттью. Это настоящий эфиопский кофе. Очень крепкий и насыщенный.

– Напоминаю вам еще об одном моем требовании, мисс Хельд. По именам у нас друг к другу не обращаются.