Джек

Но Джек — Джек не смеялся. Ему было жаль злосчастного мужа, такого простодушного, любящего и слепого. Ему было жаль и ее, эту безвольную женщину, слабость которой проявлялась даже в том, как она причесывалась, как бессильно роняла руки; да, он жалел эту молчаливую мечтательницу — у нее был такой вид, точно она просила пощады. Ему хотелось подойти к ней и сказать: «Берегитесь!.. За вами шпионят… За вами следят». Эх, если бы он мог схватить за шиворот этого курчавого верзилу Нантца, оттащить в угол, встряхнуть как следует и крикнуть: «Как вам не стыдно! Ступайте прочь!.. Оставьте в покое эту женщину!»

Но особенно возмущало мальчика, что его друг Белизер был причастен к этой мерзкой истории. Странствуя по дорогам со своим товаром, бродячий торговец сделался хромоногим гонцом для двух любовников, щедрых, как все люди в их положении. Уже не раз ученик замечал, как Белизер незаметно засовывал письмо в карман фартука г-жи Рудик, за что тут же получал несколько монеток. Джека сильно коробило, что его приятель замешан в этой отвратительной измене, и с некоторых пор он старался избегать его, а случайно встретившись, уже не останавливался поболтать. Тщетно Белизер изображал на своем лице самую любезную улыбку, тщетно пытался вспоминать о красивой даме и о вкусной ветчине, — чары больше не действовали.

— Здравствуйте, здравствуйте! — бормотал Джек. — Потолкуем в другой раз… Мне сегодня некогда.

И убегал, а бродячий торговец раскрывал рот от изумления.

Белизеру и в голову не приходило, в чем причина этой холодности. Он до такой степени ничего не понимал, что в один прекрасный день, не застав Клариссу, которой должен был передать срочное послание, отправился к ваводским воротам, дождался выхода ученика и с таинственным видом сунул ему в руки письмо.

— Это для госпожи Рудик… Тсс!.. Ей лично.

Взглянув на синий конверт, запечатанный каплей воска, Джек сразу узнал почерк Нантца. Сидит, верно, на постоялом дворе и поджидает ee.

— Ну нет! — вспылил ученик и вернул письмо. — За такие поручения я не берусь, да и на вашем месте я бы лучше торговал шляпами, а в эти дела не совался.

Белизер растерянно уставился на него.

— Признайтесь, — продолжал Джек, — вам хорошо известно, о чем пишется в письмах, которые вы передаете! Вы это знаете не хуже меня, не хуже других. По — вашему, красиво обманывать такого славного человека?

Землистое лицо бродячего торговца стало багровым.

— Не заслужил я таких слов, господин Джек! Я в жизни никого не обманывал, вам это скажет всякий, кто знает Белизера. Мне вручают письма для передачи, и я их передаю. Что ж тут такого? Я на этом малость подрабатываю, а у нас такая громадная семья, что я не вправе отказываться… Посудите сами! Старик уже не работает, малышей надо воспитывать, а тут еще муж сестры захворал. Не так все это просто, доложу я вам! И деньги не легко даются… Сколько уж я занимаюсь торговлей, а все никак не могу справить себе пару башмаков по мерке, так вот и хожу по дорогам в этих, а они так жмут, что просто мочи нет! Если б я обманывал людей, то уж наверняка был бы куда богаче.

Он был так глубоко убежден в своей порядочности, и при этом у него был такой обиженный вид, что подозревать его в неискренности было просто немыслимо. Джек все же попробовал объяснить Белизеру, в чем его вина. Напрасный труд! Он на этом малость подрабатывает… Малышей-то кормить надо… Старик уже не работает… Эти доводы казались Белизеру неопровержимыми, и других он не искал. Было очевидно, что он понимает порядочность совсем не так, как Джек. Он и впрямь был человеком порядочным, как бывают порядочными простые люди, не вдаваясь в разные тонкости и оттенки: среди простонародья утонченность натуры и излишняя щепетильность встречаются в виде исключения, подобно тому как по прихоти почвы или ветра среди полевых растений вырастает редкий цветок.

«Но ведь теперь я и сам принадлежу к простонародью», — подумал Джек, посмотрев на свою блузу. И при этой мысли слезы навернулись на его глаза. Он пожал руку Белизеру и ушел, не сказав ни слова.

В том, что папаша Рудик даже не подозревал, что творится в его доме, не было ничего удивительного: он целыми днями пропадал в цеху, его окружали славные люди, которые уважали его слепую доверчивость, сотканную из любви и простодушия. Но Зинаида? О чем думала Зинаида? Разве ее здесь уже не было? Или Аргус лишился зрения?

Зинаида была на месте, напротив, она проводила дома больше времени, чем прежде, ибо уже целый месяц не ходила на поденную работу. И ее зоркие, лукавые глава были широко раскрыты, в них появился какой-то особый блеск и необычайная живость, они говорили на своем языке, — когда человек счастлив, у него даже глаза как будто говорят: «Зинаида выходит замуж». Нет, они не просто говорили, они кричали: «Зинаида выходит замуж!.. У Зинаиды есть суженый!»