Джек

— Значит, вы один все это проделали? — недоверчиво спросил директор.

— Я ничего дурного не делал. Я не воровал. Я не вор.

— Смотрите, мой милый, вы ступаете на дурную стезю. Только чистосердечно признавшись во всем и возвратив деньги, вы можете заслужить наше снисхождение. Ваша вина не подлежит сомнению. Не пытайтесь отрицать ее. Посудите сами, негодник! В ту ночь вы оставались в доме вместе с госпожой Рудик и с Зинаидой. Перед тем как лечь спать, Зинаида открыла шкаф и показала вам, где именно находится шкатулка. Верно? Потом, ночью, она услышала, как скрипит ваша лесенка, и окликнула вас. Вы, конечно, ничего не ответили. Но она убеждена, что это были вы, тем более что никого больше в доме не было.

Ошеломленный Джек нашел, однако, в себе силы возразить:

— Это не я. Я ничего не крал.

— Вот как? Откуда же взялись деньги, которые вы вчера швыряли направо и налево?

Мальчик чуть было не сказал: «Мне их мама прислала!», но тут же вспомнил ее предупреждение: «Если спросят, откуда у тебя сто франков, скажи, что это твои сбережения». Повинуясь слепой вере и глубокому уважению к матери и к ее советам, Джек ответил:

— Это мои сбережения.

Если бы мать приказала ему заявить: «Это я украл деньги», — он, не колеблясь, покорно признал бы себя виновным. Такой уж это был ребенок!

— И вы думаете, мы вам поверим, что, получая пятьдесят сантимов в день, вы умудрились отложить двести или триста франков, которые, судя по всему, вы с необыкновенной легкостью истратили в один день?.. Попытка с негодными средствами! Уж лучше попросите прощения у этих славных людей, с которыми вы поступили так жестоко, и попытайтесь как можно скорее исправить причиненное им зло.

Тут папаша Рудик подошел к Джеку и, положив ему руку на плечо, сказал:

— Джек, голубчик! Скажи нам, где деньги. Подумай: ведь это приданое Зинаиды! Я двадцать лет трудился, не покладая рук, во всем себе отказывал, чтобы скопить эту сумму. Я утешал себя тем, что в один прекрасный день счастье моей девочки вознаградит меня за все труды и лишения… Я уверен, что, запуская руку в шкатулку, ты обо всем этом не подумал, иначе ты бы на это не пошел, я же тебя знаю, сердце у тебя доброе. Это было минутное умопомрачение. Когда ты увидел столько денег и понял, что стоит только протянуть руку — и они твои, у тебя голова пошла кругом. Но теперь ты, верно, опомнился, и только стыд мешает тебе во всем сознаться… Ну же, малый, смелее!.. Вспомни: ведь я

' старик, где мне снова заработать столько денег! А бедная моя Зинаида… Голубчик! Скажи нам, где деньги.

Проявив столь непривычное для него красноречие, старый мастер разволновался, побагровел и стал утирать пот со лба. Устоять перед его трогательной мольбою мог разве только закоренелый преступник. А Белизер до того расчувствовался, что позабыл и думать о своем злосчастье и, пока Рудик говорил, делал Джеку разные знаки, которые ему самому казались таинственными, но смысл которых при одном взгляде на его комичную физиономию становится совершенно понятным: «Послушайте, Джек: да верните вы эти деньги бедному старику!» Бродячий торговец, который всю свою жизнь терпел лишения ради близких, как никто понимал самоотверженную любовь отца к дочери.

Увы! Будь у Джека эти деньги, с какой радостью он вложил бы их в руки папаши Рудика, отчаяние которого терзало его сердце! Но у него их не было, и он твердил:

— Я ничего у вас не брал, господин Рудик. Клянусь, что ничего не брал.

Потеряв терпение, директор встал с кресла:

— Довольно! Только человек с черствым сердцем может равнодушно слушать такие речи, и если они не вырвали у вас признания, то все, что мы вам сможем еще сказать, ни к чему не поведет. Сейчас вас снова отведут в башню. Даю вам срок до вечера, поразмыслите хорошенько! Если и вечером вы не согласитесь вернуть деньги, о которых идет речь, я передам вас судебным властям: уж там вам развяжут язык.

Тут один из стражников, бывший жандарм, человек бывалый и проницательный, подошел к своему начальнику и сказал ему чуть слышно:

— Сдается мне, господин директор, что, если вы хотите что-нибудь вытянуть из мальчишки, надо запереть его отдельно от этого пройдохи. Был момент, когда ученик хотел уже все рассказать, а бродячий торговец помешал, делал ему знаки.

— И то верно. Посадите их отдельно.

Их разлучили. Джека отвели в то же самое помещение, где били башенные часы. Уходя, он заметил, какое растерянное и перепуганное лицо было у Белизера, — беднягу уводили, надев на него наручники. Мысль об этом уж и вовсе ни в чем не повинном человеке, еще более несчастном, чем он сам, все время мучила его.

Каким долгим показался Джеку этот день!