Джек Абсолют

— Хватит прибедняться, Джек! Знаешь ведь, что показную скромность я презираю в мужчине не меньше, чем пустое тщеславие. Давно ты последний раз смотрелся в зеркало? Оно тут имеется, можешь взглянуть.

Он подтащил Джека к треснувшему зеркалу, перед которым лежали белила, румяна, притирания и прочие снадобья, необходимые для сценического преображения.

— Разве четыре месяца в море, под лучами солнца, когда ветра бьют в лицо, могут пройти даром? Ты заметен издалека, дружище. Взгляни для сравнения на бледную физиономию любого забывшего о лете лондонца, будь он хоть лорд, хоть булочник. Мало того, что ты, как истый уроженец Корнуолла, и раньше был смуглым! Долгие годы, проведенные в Индии, сделали из тебя сущего туземца. Тебе ничего не стоит сойти за родного брата того ирокеза, который повсюду за тобой таскается.

Джек усмехнулся. Частенько так и случалось.

— А твоя улыбка? — продолжал Шеридан. — Эти небесно-голубые глаза, синева которых еще ярче подчеркивается темной кожей... И если твой нос торчит чуточку побольше, чем требовалось бы для идеала, а твои черные, как сам ад, кудри отросли несколько длиннее, чем диктуется модой, и прическе явно недостает стиля, — при этом Шеридан встряхнул щегольски уложенными локонами, — то что с того? Сильно сомневаюсь, чтобы в королевстве нашлась хоть одна женщина, способная устоять перед тобой. Куда уж бедняжке Лиззи противиться такому соблазну! Бьюсь об заклад, когда б не необходимость идти на сцену, она одарила бы тебя своей любовью прямо здесь, наплевав на мое присутствие.

Хлопнув Джека по плечу, Шеридан с хохотом увлек его в таверну, где их восстановившаяся дружба была скреплена изрядным количеством кружек доброго эля. К концу вечера Джек простил другу все, хотя на следующее утро у него сохранилось лишь смутное воспоминание о том, что он вроде бы сам упрашивал ирландца написать к пьесе о нем продолжение. А Шеридан, со своей стороны, признался, что, ухаживая за Лиззи Фаррен, Джек окажет ему услугу.

Дело в том, что Шеридан являлся не только главным драматургом, но и совладельцем театра «Друри-Лейн», главную актрису которого, Лиззи Фаррен, всячески старался переманить к себе директор театра «Ковент-Гарден», Джон Рич. По мнению Шеридана, любовная интрижка являлась лучшим средством отвлечь актрису от предложений конкурента, во всяком случае до тех пор, пока она не подпишет новый контракт.

Отвлечься она, возможно, и отвлеклась, но эта интрижка породила и определенные сложности. Лиззи была занята в театре, Джек носился по городу, решая проблемы финансового характера, так что встречаться им приходилось урывками. Из того не столь уж долгого времени, которое имелось в распоряжении Абсолюта, на любовь оставалось совсем мало. Правда, от этого их тянуло друг к другу еще сильнее, что придавало расставанию еще больший драматизм.

«Пора покончить со всем этим», — думал Джек всякий раз, когда в его голове начинал звучать голос здравого смысла.

Однако в ту минуту, когда он остановился между кучами мусора позади театра, чтобы сделать из фляжки хороший глоток Шериданова коньяка, на душе у него было так же сумрачно, как на этом замызганном заднем дворе. Принятое решение было здравым, но отнюдь не воодушевляло.

Он твердо знал, что «Исида» дожидается в Портсмуте прилива, чтобы сняться с якоря и отбыть в Вест-Индию. К этому моменту ему следует находиться на борту судна. Однако Джек привязался к Лиззи, он был очарован ее молодостью, ее страстностью, даже ее актерским кокетством. Ему льстило ее внимание, хотя он больше не был тем юным Ромео из Корнуолла и совершать безумства из-за хорошенькой девицы не намеревался.

Джек вошел за кулисы театра, внутренне собравшись, но это не помешало ему задержаться перед зеркалом, рядом с которым два итальянских акробата вполголоса вели яростный спор. Судя по их эмоциональной жестикуляции, на сцене произошло нечто с их точки зрения совершенно недопустимое.

«Почему бы не оставить у нее приятное воспоминание?» — подумал Джек, быстрым движением стряхивая со своих густых черных волос снег и поправляя растрепанную прическу.

Он вспомнил, как любят актрисы эффектные финалы, и, ухмыльнувшись, показал своему отражению язык.

Лиззи ждала его в той же самой уборной, где они встретились впервые. Она была одна, и сквозь полуоткрытый занавес было видно, как актеры уже занимают свои места. Оркестр заиграл вступление: начинался пятый, финальный акт.

— Уезжаешь? Сегодня вечером? — Тыльная сторона ладони приблизилась ко лбу, нижняя губа задрожала, к подведенным сурьмой глазам подступили слезы. — О Джек, мой Джек, скажи, что это неправда!

Это было чертовски прекрасное представление. Ей требовалась эта сцена, а он оставался драматургом в достаточной степени, чтобы подарить возлюбленной столь эффектный эпизод. Но для полноты драматизма требовался налет ревности: следовало показать, как он к ней неравнодушен. Оглядевшись по сторонам, Джек углядел необходимую зацепку — лежавшее на бархатной подушке рубиновое ожерелье. Правда, рубины, скорее всего, являлись подделкой, но подделкой высшего качества.