Джек Бестелесный

—  Дядюшка Роги думает, что сделать этого Вика мертвым плохо для тебя и Мадди, мамочка? — спросил Марк.

— Нет, милый, совсем нет. Я чувствую себя хорошо, как и Мадди внутри меня. «Роги ну постарайся же оставаться на персональной волне! А лучше думай о чем-нибудь другом. Например, следи за дорогой, раз уж ты настоял на том, чтобы вести машину вручную. Вот Хай-стрит! Разве мы не должны свернуть?» Марк, милый, ты неверно понял дядюшку Роги. Вик, о котором он думал, этот Виктор Ремилард, брат Grandpere note 8. Мы едем к нему, чтобы помолиться о нем. Виктор очень, очень болен. Вот уже двадцать пять лет, с самого начала Вторжения.

Малыш теперь тыкался в психический экран матери и скребся в него, точно котенок в закрытую дверь. Но пробиться за материнский барьер было не так-то легко: природа, милостивая к метапсихически оперантным родителям, надежно оградила их от наскоков любопытных отпрысков.

— Но почему Вика надо сделать мертвым? Открой себя, мамочка, чтобы я лучше понял! Я хочу понять. Быть мертвым плохо, правда? Так почему для Вика это было бы хорошо?

— Милый, перестань тыкать меня. Сколько раз мне повторять, что надо уважать неприкосновенность других сознаний? И ты должен называть его «двоюродный дедушка Виктор», а не Вик. Вежливым надо быть всегда, дорогой!.. Когда человек очень болен и выздороветь не может, для него лучше умереть и вознестись на Небеса, чем жить и мучиться.

Роги взорвался смехом.

— Господи, это надо же!

— Дядюшка Роги прибегнул к иронии, — спокойно сказала Тереза мальчику. — Ты помнишь, что такое ирония?

— Да, мамочка. Но мне хочется сейчас поговорить с тобой о смерти, ну пожалуйста!

— Времени почти не остается, милый, но я попробую.

Роги снизил скорость: теперь они ехали по центру Берлина. С тех пор как он в последний раз был тут, город очень изменился и приукрасился, обновился так, что стал почти неузнаваем. Старые здания, которые имело смысл сохранить, были умело реставрированы и окружены садами, а новые выглядели так, словно стояли тут всегда, одетые мягким ореолом столетий. Каждые два квартала завершались небольшим парком, старомодные, кованого железа уличные фонари уже светились в ранних сумерках, хотя до заката оставалось еще два часа. И нигде ни малейших признаков убогости или запустения. Даже под проливным дождем старые коттеджи и бревенчатые особняки жилых кварталов радовали глаз свежей краской, по большей части белой, и темными ставнями в классическом стиле Новой Англии. Другие щеголяли веселыми оттенками пломбира, обычными для южного Квебека.

Тереза продолжала свои попытки объяснить сыну смысл смерти. Черная кудрявая головка наклонилась, словно послушно сосредоточиваясь на ее словах. Но Роги ощутил, что Марк возобновил поиски более интересных фактов, вгрызаясь в его слишком уязвимый мозг. Роги напряг всю силу своего взрослого принуждения, чтобы отражать зондирование, которому его подвергал малыш, обращался к мальчику на его персональной волне, чтобы Тереза ничего не уловила.

Прекрати сейчас же, ах ты любопытный foutriquet note 9! Черт подери, я тебе скажу, только отвяжись! Вик — плохой человек, то есть худший из всех, кого я знал, и чем скорее он умрет, тем лучше для нас всех, теперь понял?

Да, дядюшка Роги.

Ты очень скоро узнаешь, что в Страстную Пятницу семья делает с Виком и зачем они это делают. Только помалкивай, смотри и слушай, и все сам поймешь. А если не поймешь, спросишь Grandpere Дени.

Я… я не хочу. Я не люблю Grandpere. Я спрошу тебя. Хорошо?

Ладно, а пока отвяжись, не то собьюсь с дороги. Я здесь не был двадцать четыре года. Черт! Все выглядит по-другому. Придется включить компьютер.

—  … И элементы наших тел, возникшие очень-очень давно, в глубинах взрывавшихся гигантских звезд, — элементы, которые мы взяли взаймы на коротенький срок, должны вернуться в Галактику для нового использования, — объясняла Тереза. — Но хотя наши тела и умирают, сознание каждого остается жить в Сознании Вселенной и будет счастливо с Богом, со всеми нашими друзьями, со всеми, кого мы любим, в озарении вечного света. Вот что такое Небеса.

— А я умру? — спросил Марк.

Она взяла его ручонки, поцеловала кудрявую макушку и ответила: