Джек Бестелесный

– Ага! – Тереза вперевалку направилась к нарам Роги и извлекла из-под них последнюю припрятанную бутылку рома. – Это уже психология. Воплощенный в человека любящий Бог обретает мифические обертоны, воздействующие на самые глубины человеческой психики. На ту почти инстинктивную нашу часть, которую мы назвали подсознанием.

Я пока ничего похожего не испытывал.

– Ничего, еще испытаешь! – засмеялась Тереза. – Вот когда начнешь общаться с другими людьми по-настоящему.

Я… Лучше было бы без этого. Даже позволить дядюшке Роги со мной познакомиться, и то оказалось очень страшным. В его сознании есть темные места. И я увидел темноту в сознании Grandpere Дени перед тем, как закрылся от него.

– Не мучайся из-за этого. Во всех людях есть хорошее и плохое. И во мне, и в тебе. Вот еще причина, почему любящий Бог – это такое огромное утешение. В нем нет темноты. Бог знает о нас все и тем не менее любит нас. И желает нам добра, даже когда отрекаемся от него. Мы бы не поняли этого и за миллион лет, если бы Он не открылся нам. Это величайшая из тайн… Подожди, дай сообразить. Суп и рис в закрытых кастрюльках греются позади духовки. Кипяченой воды для разбавления достаточно, а десерт…

А Бог воплощался и для других рас Содружества?

– Кроме лилмиков. Антропологи Содружества – или как они там себя называют – придерживаются мнения, что у многих первобытных рас галактики существуют мифы о Воплощении, очень сходные с нашим. Конечно, это не доказательство Божьего Воплощения. Доказать его вообще нельзя. Надо верить. И я верю. И дядюшка Роги, и твой папа, и братья, и сестры, и миллиарды других существ.

Она прижала обе ладони к своему вздутому животу, на мгновение закрыла глаза и вызвала образ своего нерожденного ребенка.

– Я верю в любовь Бога, как верю в твое великое будущее, Джек. Меня многое пугает, многое делает несчастной. Но если я сохраню веру, то не отчаюсь. Нет, нет!

Мама…

Но в этот момент нога в сапоге начала громко стучать по двери, и Тереза поспешила ее открыть. В комнату ввалился Роги с огромной охапкой дров, а с ним ворвались снежные хлопья и волна морозного воздуха.

– Фу-у-у! Ну, этого нам должно хватить на час-другой! – Он бросил свою промороженную ношу в корзину, наполнив ее выше краев, и начал стягивать верхнюю одежду. – А тут пахнет чем-то вкусным!

– Филе лося, поджаренное на лосином жиру с чесночной солью. Бульон из лося с клецками из костного мозга лося и морковью. Рис под лосино-грибным соусом. И ромовые тарталетки с изюмом на лосином жиру.

Она захлопотала у печки, а Роги сел рядом на табурете, стянул сапоги и зашевелил пальцами на ногах, восстанавливая кровообращение.

Тереза протянула ему исходящую паром чашку. Роги понюхал и пришел в восторг.

– Масляный ромовый пунш? Но я думал, маргарин давно кончился.

– Предусмотрительность еще никому не Мешала, – торжественно произнесла Тереза и подняла свою чашку. – A la bonne votre, mon cher ami [За ваше здоровье, мой дорогой друг (фр.).], и счастливого Рождества.

– Joyeux Noеl [Счастливого Рождества (фр.).] тебе, – сказал Роги, – и Ти-Жану.

Они чокнулись, выпили и поцеловались. Потом она усадила его за стол и велела разрезать жаркое, а сама принесла остальную еду и зажгла свечи на елке.

– Не беспокойся. Вон ведро с водой и мокрая тряпка. Пожара можно не опасаться. – Погасив две сильные лампы, она опустилась на стул, и несколько минут они молча сидели рядом и думали о своем, глядя на колеблющиеся огоньки, на ответный блеск инея, густым слоем покрывшего окно, и прихлебывая душистый пунш.

– А ему он не повредит? – спросил Роги. – Ром?

Тереза, улыбаясь, покачала головой.

– Ром сильно разведен, а он уже такой большой, что капелька спиртного ему даже на пользу… Правда, малыш?

Эмбрион ответил: «Он изменяет мое сознание. Любопытно! Займусь исследованием этого явления»,

Теперь засмеялся и Роги вместе с Терезой. Потом они прочли застольную молитву и принялись за еду.

Тереза развернула подарки Роги.

– У меня есть еще один, – сказал старик. – Там, на крыльце. Я его еще не закончил, ну и положил сюда, к остальным, его рисунок.

Тереза разглядывала дощечку с рисунком и четыре странные вещички. Рисунок изображал раму с подвешенным на ней подобием мешка. Деревянные вещички напоминали миниатюрные гантели, длиной в шесть-семь сантиметров со «штангой» тоньше зубочистки. Роги показал, что один шарик на конце составляет с ней одно целое, зато другой снимался, открывая остро заточенный конус.

– Это, – с гордостью объявил Роги, – первобытные английские булавки. Мы ведь забыли захватить их. Древесина очень твердая, и я намучился, вырезая их. Теперь тебе не понадобится завязывать узлы на пеленках Ти-Жана.

– Какая прелесть! А рисунок? Качели для маленького?

– Не совсем. Когда я кончу, это будет теплая сумка с внутренней обшитой мягким рамой. Словом, так индианки носили младенцев. Либо подвешиваешь дощечку, так что малыш покачивается и смотрит на тебя, либо носишь на спине – будут и лямки.

Тереза обняла и расцеловала Роги.

– Чудесные подарки! – Она встала. – Я налью тебе еще пунша и принесу свой подарок.