Джек Бестелесный

Знаешь, черт дери, что да, и так будет, пока идиотские кредитные карточки не завоюют Вселенную. (Подозрение.) А сколько тебе нужно?

Три-четыре кая.

Господи! Что ты натворил?..

Бери их, и идем.

Без дальнейших разговоров букинист встал и убрал бутылку с виски в картотечный ящик, снял с полки грязную сумку для транспортировки книг, извлек из нее толстую пачку твердопленочных кредиток и запихнул в карман джинсов. Потом в сопровождении Марка спустился в магазин.

– Я ухожу с Марком, Миранда. Если профессор Даламбер зайдет за своим экземпляром «Мамелоны и Унгава» Муррея, не забудьте указать на трещины в переплете. Но за три сотни это все равно даром!

– Идите погуляйте, а я посторожу, – благодушно отозвалась Миранда. – В такой сонный летний день ничего не может случиться.

Марк вымученно улыбнулся.

– Приятно слышать. Возможно, мы с дядюшкой Роги решим отдохнуть и поплавать на каноэ. Рад был с вами увидеться, миссис Манион.

Старик и мальчик вышли под палящее солнце. Над рекой, высоко в белесом небе, одиноко плыл на запад яйцевидный ролет, словно бы неторопливо и плавно, точно воздушный шарик, хотя, несомненно, он двигался со скоростью несколько сот километров в час. Черный спортивный наземный автомобиль медленно проехал мимо почты, где на двух флагштоках лениво обвисали флаги Соединенных Штатов Америки и Конфедерации Землян в Галактическом Содружестве. По другую сторону Мэйн-стрит, возле энергетической колонки, Уоли Вэн Зандт усердно поливал петунии Д-водой, следуя народному поверью, что от нее цветы становятся ярче. Марк заметил, что за время его отсутствия горючее подорожало на пять пенсов. Энергетические компании каждое лето это проделывают! Производителям пора бы уже переоборудовать турбоциклы и частные наземные автомобили на ядерное топливо, каким пользуются «яйца» и общественный транспорт. Конечно, обойдется дорого, но потом на горючем сэкономишь куда больше.

Они свернули за угол на Ист-Саут-стрит к гаражу Роги. С тех пор как букинист в последний раз видел своего внучатого правнука, прошло несколько месяцев, но даже за такой короткий срок Марк заметно вырос. Черная кудрявая макушка была уже Роги по плечо. Юный подбородок с глубокой ямкой посередине стал более квадратным, а профиль быстро утрачивал детскую мягкость и обретал фамильную орлиность Ремилардов, которая делала их лица такими запоминающимися. Однако глаза мальчика были не голубые, как у Поля, а серые, словно светящиеся изнутри глубоких глазниц под необычными бровями, похожими на темные крылья. В тех редких случаях, когда Марк забывал «светски» экранировать свое сознание, его глаза извергали такую силу, что у присутствующих просто сердце останавливалось.

Роги, чьи собственные метаспособности были вполне заурядными, принадлежал к старейшим членам семьи, еще остававшимся в живых. Он испытал на себе метапсихическое воздействие (или дискриминацию) каждого примечательного Ремиларда и не сомневался, что одаренностью Марк далеко их превосходит. И еще он подозревал, что мальчик – человек только отчасти. Именно поэтому Роги изо всех сил старался сблизиться с племянником – впрочем, далеко не всегда успешно. С младенчества Марк умудрялся прятаться за барьером почти безупречного самоконтроля и самодостаточности. Более того: к несчастью, что-то в ментальности мальчика напоминало старику о его покойном гонителе Викторе Ремиларде, брате Дени и деде Марка. Как и Виктор, Марк был эмоционально холоден и горд, исполнен решимости поступать по-своему, не считаясь ни с чем и ни с кем. С другой стороны, надменность мальчика не была злобной, как у Виктора, а была просто естественным следствием такого количества метаспособностей, какое ложилось на человеческую душу слишком уж тяжким бременем.

Марк отчаянно нуждался во взрослом друге. Его отец, Поль, неистовый политик, вечно занятый множеством дел, несомненно, гордился блистательными способностями Марка, его выдающейся метапсихической силой, но он, казалось, уже очень давно оставил всякие попытки сблизиться со своим замечательным старшим сыном. Мать Марка, Тереза, занятая своей оперной карьерой, требованиями артистического темперамента, а затем травмированная личной трагедией, любила его с той же рассеянной нежностью, что и остальных своих детей, но, подобно мужу, потерпела поражение в довольно вялых попытках разбить скорлупу, в которой мальчик замкнул свою личность. Самому Роги тоже ни разу не удалось до конца проникнуть сквозь эту психическую броню, но он не собирался отступать…

Они вошли в гараж, и Марк, попросив Роги собрать все необходимое, сам занялся закреплением допотопного багажника для каноэ на крыше старенького наземного «вольво». Вслух они не разговаривали, и Роги терпеливо укладывал палатку, кухонные принадлежности, тент и прочее туристское снаряжение в багажник и на заднее сит денье машины. Марк закрепил стойки на крыше и вдруг выдал свое внутреннее волнение, использовав телекинез, чтобы уложить в них каноэ, – большинство видных оперантов считало телекинез вульгарным.