Джек-Брильянт: Печальная история гангстера

Между Джеком и Гэтсби есть сходство еще и потому, что Джек знал Эдварда Фуллера[21], соседа Фицджеральда по Лонг-Айленду, прототипа Гэтсби. Когда Джек был телохранителем Ротстайна, Фуллер и Ротстайн всерьез занялись акциями, ценными бумагами и спекулятивными биржевыми конторами. Кроме того, Фицджеральд высмеял в романе Ротстайна; в книге он носит запонки из человеческих зубов и говорит с сильным еврейским акцентом[22] — и это тоже могло привлечь внимание Джека к роману.

Я сидел рядом с Гусем в «паккарде» и без особого успеха пытался вести с ним светскую беседу:

— Джека давно знаешь?

— Ага, — отозвался Мюррей и последующие три мили не проронил ни слова.

— Где познакомились?

— В армии, — ответил Мюррей; казалось, он экономит на каждом слове.

— И с тех пор вместе работаете?

— Нет, я ведь сидел. И Джек тоже.

— А…

— У меня девять детей.

С этими словами Мюррей покосился на меня, и я, выдержав паузу, переспросил:

— Правда?

— Не веришь?

— С какой стати мне тебе не верить?

— Обычно не верят, когда я говорю, что у меня их девять.

— Раз говоришь, значит, так и есть. В таких случаях не врут. Да, много их у тебя.

— Я их не вижу. Хорошо, если раз в год. Зато посылаю им немало.

— Угу.

— Они и не знают, чем я занимаюсь.

— Да?

Еще пару миль мы проехали молча, глядя на всполохи молний, прислушиваясь к раскатам грома и дроби дождя по крыше. Вцепившись в руль, Мюррей медленно ехал вниз по узкой, петляющей среди гор дороге. На вид ему было не меньше сорока пяти, но я мог и ошибиться. Возможно, он выглядел старше своих лет из-за той угрозы, которая от него исходила, даже когда он говорил о своих детях. Его рот кривился в ядовитой ухмылке, а единственный глаз походил на сжатую пружину: тусклый, прищуренный, он мог раскрыться в любую секунду и, зловеще вспыхнув, обжечь собеседника. В банде Джека Гусь, видимо, был записным убийцей — я вычислил это, как только его увидел. Бычок, разумеется, тоже пролил в своей жизни немало крови, однако это был один из тех громил, что забьют вас насмерть, но не по злому умыслу, а по ошибке. Костюм был Мюррею маловат, и гном выпирал из него, точно колбасный фарш из кишки. На пиджаке, брюках и даже на глазной повязке виднелись пятна от томатного сока. «Не станет же этот матерый убийца расхаживать с пятнами крови на одежде?» — с опаской подумал про себя я. Сомневаюсь, чтобы Джек допустил такое.

— Ты сейчас на Джека работаешь? — прервал молчание Мюррей.

— Условно, — ответил я и, решив, что неясно выразился, добавил: — На сегодняшний день вроде бы работаю.

— Юморист он, этот Джек.

— Да?

— Псих.

— Правда?

— Потому я на него и работаю. Никогда не знаешь, что он выкинет.

— Логично.

— Он и в армии психом был. Всегда был не в себе.

— Не он один.

— После того, что он со мной сделал, я сказал себе: этот малый — псих, следи за ним в оба, иначе он такого натворит…

— Что же он с тобой сделал?

— Что он со мной сделал? Что он со мной сделал?

— Да.

— Когда я служил в Форт-Джей, меня посадили за изнасилование полковничьей жены. Подставили, можно сказать. Я ведь и не думал ее насиловать, она меня сама спровоцировала. Забрался я к ним в дом, а она меня застукала, ну, я ей и врезал — она упала, юбку задрала и кричит: «Ты, — кричит, — раздеть меня собирался. Раздеть и изнасиловать!» Взяла, как говорится, меня в оборот. Пришили мне, значит, изнасилование плюс ограбление плюс избиение часового. Сижу я в предвариловке, а со мной Джек — тоже военно-полевого суда ждет.

«За что тебя?» — спрашиваю.

«За дезертирство и ношение оружия».

«Плохо твое дело».

«Ничего не поделаешь, — говорит. — Придется отсидеть. Поимели они меня».

«И меня тоже», — говорю и рассказываю ему мою историю.

«Ты чем до армии занимался?» — спрашивает.

«Дома грабил», — отвечаю.

Ему это понравилось — он, оказывается, тоже, когда был мальчишкой, этим промышлял. Разговорились мы, и Джек берет у капрала — он наши постели проверял — пинту виски и мне предлагает.

«Я это дерьмо не пью», — говорю.

«А дождика испить не хочешь?» — спрашивает.

В тот день дождь лил, как сейчас… Ну вот, берет Джек чашку и выставляет ее за окно. Пока она наполнилась, Джек все виски выпил, почти все. Наполнил он чашку дождем и протягивает мне.

«Не хочу я твоего дождя, — говорю. — Грязный он».

«Кто сказал, что он грязный?»

«Все говорят».

«Неправильно говорят. Это самая чистая вода, какая только есть».

«Вот и пей ее, — говорю. — А мне твоего вонючего, сраного дождя даром не надо».

«Черт возьми, говорю же тебе, что дождь не грязный. По-твоему, стал бы я пить дождевую воду, если б она грязная была?» — И отпил из чашки.

«Тот, кто пьет дождевую воду, и в церкви срать сядет», — говорю я ему.

«Как ты сказал? В церкви срать?!»

«Да, насрет в церкви, а потом еще говно в проход выложит».

«Врешь, сука, я в церкви никогда срать не сяду».

«Если выпьешь дождевой воды, сядешь как миленький».

«Я — никогда. Никогда не буду срать в церкви. Слышишь, паскуда, никогда!»

«Все, кто пьют дождевую воду, срут потом в церкви».

«Нет, я — не сру. И потом, с чего ты это взял?»