Джек-Фауст

Дьявол провел Фауста к неразличимой двери здания. По-прежнему лупил дождь. Он попробовал открыть засов. Заперто.

Внутри в комнате есть газовая печь, умывальник, постель и ночная ваза. Есть также стол, два стула, дорожный сундук и люлька. Эти немногочисленные предметы занимают там почти все место.

Он постучал в дверь.

Грозный голос спросил:

- Кто там?

- Натан, помоги мне!

- Здесь нет никого с таким именем. Кто вы?

- Друг.

- Убирайтесь, пока я не позвал полицию.

Там двое взрослых и грудной ребенок. Мужчина дородный и плотный, носит короткую бородку. У женщины длинные черные волосы. Оба невысокого роста.

- Натан, разве ты не помнишь, как в юности пошел в лес за грибами и заблудился? Наступила ночь, луны на небе не было, и ты услышал вой волков. В отчаянии ты постучал в дверь сторожки лесоруба. Он не был твоим соплеменником, и все же пустил тебя внутрь. Сделай же сейчас то же самое для меня.

Короткое колебание, затем лязг засовов. Дверь отворилась.

С улыбкой Фауст вошел. Он направился прямо к люльке, взял на руки малыша, повернулся и промолвил:

- Вы оба - евреи.

С пронзительным криком мать устремилась к нему. Отстранив ее одной рукою, он другою рукой поднял ребенка над головой.

- Осторожно! Он может упасть! Дитя упадет!

Потом, когда муж схватил жену, чтобы оттащить ее, Фауст добавил:

- Если не будешь вести себя спокойно, то гребаные мозги этого ребенка заляпают стену!

В помещении наверху кто-то гневно топал по полу.

Они все оцепенели.

- Что тебе от нас надо? - прошептал Натан. Жена обратила к нему умоляющий взгляд, но сделала шаг назад.

Ребенок зевнул и тихо чихнул. Фауст торжественно и осторожно щелкнул кончиком пальца по крошечному носику. Затем протянул дитя матери. Она прижала его к груди, успокаивая легкими покачиваниями.

- Твой род изгнали из Нюрнберга. Разумеется, ты понимаешь, что случится, если вас обнаружат?

- Клянусь вам, сударь, мы всего лишь работаем здесь, честно, - произнес мужчина. - Осталось день-два, чтобы закончить работу, а потом мы уедем.

Фауст снял промокшее пальто и накинул его на дверцу очага. Поворотом ручки включил газ, пощелкал кнопкой искрового запала и сделал огонь потише.

- Твой прадед, Израэль Бен-Симеон, - сказал он, - был в этом городе серебряных дел мастером. Когда отцов города возмутило процветание евреев, они сговорились завладеть их имуществом, а он оказался слишком гордым, чтобы продать дом за ничтожную цену, за малую долю от его настоящей цены, людям, которых считал ворами и преступниками. Другие оказались мудрее, сделали то, что им приказали, и спокойно уехали в Испанию, Италию и Рутению. Он же из-за своего упрямства остался здесь и не продал ничего из имущества.

- Вы… вам что-то известно об этом?

На округлом испуганном лице Натана появился грубый намек на алчность.

- Более чем. У твоего прадеда был друг, христианин по имени Боэм, убогий хормейстер, несколько раз тайно пользовавшийся его благотворительностью. Однажды ночью этот хормейстер пришел к твоему прадеду, чтобы предупредить, что утром его арестуют. Тот бежал с женой и дочерью, прихватив с собой достаточно золота, чтобы добраться до Праги, и столько драгоценностей, сколько смог унести. Ты меня слушаешь?

Натан кивнул.

- Самое драгоценное, что было у Израэля Бен-Симеона, - это великолепный серебряный кувшин, украшенный бесподобным изображением Юдифи, держащей голову Олоферна. Воистину шедевр; он потратил целый год, отделывая его. Каждый работник по металлу, приезжающий в город, будь то еврей или христианин, заходил, чтобы полюбоваться им и изучить. Этот кувшин не имел цены. Увы, он был слишком велик, чтобы с ним путешествовать, и потому Бен-Симеон наполнил его драгоценностями и другими очень дорогими предметами и закопал на заднем дворе своего дома, у основания дымовой трубы.

- Совершенно верно, мне много раз рассказывали об этом, - удивленно проговорил Натан.

- Расположение нюрнбергского тайника старый еврей на смертном одре описал мужу своей дочери, твоему деду, а тот в свою очередь передал эти сведения твоему отцу. Который часто рассказывал об этом тебе и твоему брату Абраму.

- Это не человек, а сам дьявол! - вскричала женщина.

- Нет, нет, не льстите мне, Рахиль. Я вовсе не дьявол.

И Фауст захихикал, увидев, как она испугалась, когда он назвал ее по имени.

- А что вам здесь нужно? - спросила она.

- Уверяю вас, ничего плохого. Успокойтесь, все в порядке. Мне нужна какая-нибудь чашка, можно и стакан. - Фауст подошел к тихо шипящей печи и вытащил из кармана пальто вино для причастия. С грохотом поставил бутылку на стол и подвинул к нему стул. Потом резко осведомился. - Ну так что?

Рахиль молча принесла ему стакан.

- Налей, - сказал он Натану.

Мужчина повиновался.

Фауст выпил.

- Так на чем я остановился? А-а, на твоем брате Абраме. Который по праву первородства, естественно, получил большую часть имущества твоего отца. Который, когда обнаружилось, что вы оба хотите жениться на одной и той же женщине, отказался от своих притязаний в обмен на половину твоего наследства. И который (вопреки твоему совету… гм… случайно) вложил много денег в производство пластмассы в то время, когда ни одна живая душа не отличала изомера от полимера. Как его процветание удручало тебя! Он носил шелковые рубашки и заказывал на ужин черную икру. Держал личного водителя. Все время самодовольно ухмылялся, и ты от этого вздрагивал, словно под бичом.

У бедняка в этом мире не может быть никакой чести. Когда ты пришел попросить у него какие-то ненужные ему вещи, Абрам отнесся к этому чисто по-деловому и выставил определенные условия. Он даже не одолжил тебе автомобиль; и ты возвращался домой по улицам, неся узел на спине, подобно старьевщику. Все это видели! Только богатство способно смыть такой стыд. Вот так, оказавшись по собственной глупости в отчаянном положении, ты вспомнил о семейной легенде.

- Это больше, чем легенда! Вы сами очень многое подтвердили!

- Ох, Натан, Натан, Натан… Отправляться сюда было крайне опасно. Но разве можно брать с собой в такие странствия жену?

- Я настаивала, - сказала Рахиль. - Я не отпущу его одного никуда.

Фауст нахмурился.

- С каких это пор женщины решают? Твой муж боялся доверить тебя заботам брата. Или я ошибаюсь? А? Нет, не ошибаюсь. Натану известно, что этот распутный козел все еще жаждет тебя. Малыш снова спит. Положи его обратно в колыбель.

Она послушалась, но не отошла от колыбели, а согнулась над ребенком, стараясь защитить любимое и крайне уязвимое существо.

- Какая страшная, ужасающая потеря! Четыре поколения ваша семья преследовала мираж. Я говорю это как друг. - Он повысил голос и насмешливо хмыкнул. - «Когда-нибудь мы с сыном возвратимся в дом прадеда и предъявим права на свое наследство!» Что ж, вот вы здесь, и чего добились?

- Может быть… вам известно что-нибудь, что может помочь нам?

- Я тут по иной причине, - произнес Фауст, осушил стакан и кивнул, чтобы ему налили второй. - Вы приехали в Нюрнберг, надеясь обрести помощь от старого еврея, но не сумели найти, чего хотели. Вы искали в старом еврейском квартале дом, труба которого украшена выложенной из кирпича саламандрой, - и не смогли найти. Здесь не должно было оказаться затруднений, а все вышло иначе. Хотите знать, почему?

Натан молча кивнул.

Фауст долго молчал, намеренно нагнетая напряжение. Затем произнес:

- Дома Израэля Бен-Симеона больше не существует. Пять лет назад еврейский квартал снесли, чтобы построить железнодорожный вокзал. Булыжник выворотили бульдозером и свезли на свалку. Но тут есть своя ирония: даже приехав сюда до того, вы не обнаружили бы сокровище. Через две ночи после отбытия вашего прадеда его кувшин выкопал Густав Боэм - тот самый хормейстер, что предупредил его, чтобы он уезжал из города!

Рахиль закрыла глаза ладонью. Ее муж не мог скрыть потрясения.

- Из бесценного, но известного слишком многим кувшина Боэм с помощью молота сделал брусок и расплавил в изложнице, и стоил этот брусок… о, смешно сказать, какие ничтожные деньги принесла эта болванка. Содержимое кувшина он отдал в залог, а деньги потратил, и что же осталось от наследства твоего прапрадеда? Только твои воспоминания. А после твоей смерти получится, будто вовсе ничего не было.

- Прошу вас, выслушайте меня, - Натан оказался вдруг между Фаустом и своим ребенком. - Уж не знаю, что вам надо и зачем вы явились сюда, но… сберегите мою жену! Сберегите моего невинного малыша!

- В это место ты угодил по своей воле! Вы ведь могли бы спокойно вернуться в Польшу. Там была бы еда, одежда, деньги на уголь, когда наступит зима. Разве не злоба и зависть заставили тебя рисковать жизнью своей семьи в этих химерических поисках?

- Прошу вас! Вы представить себе не можете, сколько нам довелось выстрадать…

- Что знает еврей о страдании? - Фауст сплюнул на пол. - Вот всё, что я могу сделать для вас - и это больше, чем сделал ты сам!

Натан с несчастным видом смотрел в пол.

- Это христианский предрассудок, - проговорил он, - что, будучи распинаемыми, евреи могут только пускать слюни. Я могу ужалить так же, как любой другой.

- Так ты ученый, не так ли? Что ж, тогда, рабби, давай-ка, проверим. Плюнь мне в лицо! Посмотрим, посмеешь ли ты! А? А? Нет, по-моему, не посмеешь. - Фауст поднялся. Открыл ящик возле умывальника и достал нож.

- Что вы собираетесь делать?

- А как ты думаешь? - Фауст крепко приложил нож к столешнице и с силой провел им, оставляя в дереве неглубокую канавку. - Хочу рассказать тебе историю Авраама и Исаака. - Он сделал ножом прорез поперек первого, чтобы получился крест. - Вот. Я сделал тебе алтарь.

Он протянул нож рукояткой вперед.

Натан в ужасе отпрянул.

- Не знаю, что вы обо мне думаете. Но клянусь, я не сумею причинить вред собственному сыну.

- Но ты же привез его сюда , не так ли? - промолвил Фауст, сделав большой глоток из стакана.

- Я не знал, что выйдет так!

Фауст с отвращением швырнул нож через стол. Тот упал в умывальник.

- Подсознание, - произнес он, - коварная штука. Иногда оно требует того, что сознательный разум принять не способен. Человек, который сомневается в верности своей жены, например, может совершить нечто, чего он вовсе не хотел, ради того чтобы это проверить. - Он пососал коренной зуб. - Ну что ты смотришь с таким ужасом? Я знаю, что у тебя в подсознании. Знаю, чего ты тайно хочешь.

Натан повесил голову.

- Все люди грешны по природе, - произнес он. - Но…

- Тебе бы хотелось, чтобы я трахнул твою жену, верно? - Фауст вытянул ногу и качал колыбель, пока ребенок не захныкал. Рахиль со страхом вытащила его и прижала к груди. Наверху снова затопал сосед, но Фауст не обращал на это внимания. - Скажи , что хочешь этого!

Крепко зажмурившись от унижения, Натан произнес:

- Я хочу, чтобы ты трахнул мою жену.

- Попроси меня это сделать.

- Прошу тебя.

- Тебе бы хотелось, чтобы я трахал ее до тех пор, пока у нее не пойдет кровь. Скажи это!

Теперь Натан откровенно рыдал, слезы потоком струились по его щекам.

- Зачем? Какое же зло я когда-то совершил, чтобы заслужить такое? Зачем ты делаешь это с нами?

- Глупец. Вовсе не зачем . Это слово - семантическое заблуждение. Спроси меня как , и я сумею указать причину и следствие, ведь одно ведет к другому; алкоголь действует на мозг огорченного человека, дверь недостаточно хорошо защищает, люди в доме изолированы от всего человечества страшной тайной их предков.

Он хлопнул стаканом по столу.

Натан заново наполнил его.

Фауст выпил.

- Но вопрос зачем , - продолжал он, - подразумевает, что все случается для какой-то цели, однако это вовсе не так. Не существует ни какой-то конечной цели, ни специальной последовательности, ни особого назначения событий. Мир - это унылая пустыня полной бессмысленности, и в ней разум бесполезен. Существует только слепой ход событий.

Он вглядывался в унылые ландшафты будущего, пока Натан наполнял следующий стакан, а потом - следующий и следующий.

Теперь он видел все очень отчетливо, без обмана и без надежды. Это был хрустально прозрачный мрак души.