Читаем Джек Лондон полностью

В ответ Джек послал Бретту ряд рассказов об Аляске и индейцах под общим заглавием «Дети Мороза». Всего через пять дней после появления на свет меланхолических сентенций относительно «химического фермента, именуемого жизнью», Макмиллан принял «Детей Мороза» и согласился выплатить аванс в двести долларов. Апатии как не бывало! «Не знаю, — пишет он Бретту, — являются ли «Дети Мороза» шагом вперед по сравнению с прежними вещами; знаю только, что во мне спрятаны книги— большие книги. Когда я по-настоящему найду себя, они появятся на свет».

В феврале началось «великое переселение народов в горы». Джек подыскал в Пьедмонте дом с участком в пять акров; половина — плодоносящий фруктовый сад, другая покрыта золотистыми маками, вокруг— великолепные сосны. Большая гостиная, столовая, отделанная красноватым деревом секвойи, а в гуще сосен — маленький коттедж для Флоры с Джонни Миллером. «У нас тут замечательная веранда — просторная, прохладная, а вид! За тридцать-сорок миль все как на ладони: весь залив Сан-Франциско, весь берег напротив — и Марин Каунти, и гора Тамальпайс, не говоря уж о Золотых Воротах и Тихом океане. И все за 35 долларов в месяц!»

В доме было вечно полно народу; редко случалось, чтоб лишние кровати пустовали. Приедет с востока писатель — его тут же тащат к Джеку; заезжий лектор-социалист, актеры, музыканты, интересные друзья и знакомые друзей — всем был готов теплый прием; каждый чувствовал, что ему рады. Круг ширился, росли и расходы… «Экзаминер» все так же поручал Джеку специальные задания — взять, например, интервью у губернатора Тафта, вернувшегося с Филиппин «Боже, что за груды подневольной стряпни, — ворчливо жалуется Джек Клаудсли Джонсу. — Когда же я вылезу из долгов?»

Один оклендский бакалейщик обратился к нему с просьбой уплатить долг в сто тридцать пять долларов. Джек вскипел и ответил гневным письмом, требуя, чтобы ему не докучали оскорбительными напоминаниями. Торговцу следует соблюдать учтивость и ждать; когда очередь дойдет до него, ему заплатят. И пусть не вздумает объявлять его несостоятельным должником или чинить неприятности, если не хочет потерять свое место в хвосте кредиторов. Решив, что письмо послужит ему неплохой рекламой, бакалейщик передал его газетам, и те с превеликим удовольствием растрезвонили о случившемся по всей стране. Должник, который ставит на место кредитора Нет, перед столь восхитительной картиной устоять невозможно! Джеку стоило бы извлечь из этой истории хороший урок и впредь составлять письма в более сдержанном тоне, но этому он так и не научился.

Однажды ему предложили выступить в Ассоциации женской прессы города Сан-Франциско. Он согласился прочесть лекцию о Киплинге, которого значительная часть американских читателей продолжала считать вульгарным и неотесанным — варваром, да и только. Лекцию широко разрекламировали; собралась большая аудитория, и не кто-нибудь, а все люди значительные: уж очень заманчиво выглядело сочетание Джека Лондона с Редиардом Киплингом. На сцену вышел Джек и объявил, что, к несчастью, статья о Киплинге отправлена в редакцию одного английского журнала, который, быть может, ее напечатает. Поскольку выступать, не имея под рукой материалов, нельзя, он взамен прочтет лекцию на тему «Бродяга». Окажись на месте Джека кто-нибудь чуть более податливый — его бы заморозили волны холода, которыми повеяло от насторожившихся, застывших в неподвижности сан-францисских дам. Однако к концу лекции сдержанности у них поубавилось: услышав, что Джек оправдывает Бродягу, а вину за его положение возлагает на общество, дамы так неистово набросились на лектора, что председательнице пришлось, постучав по столу молоточком, прервать собрание, иначе не обошлось бы без рукопашной. Газеты, разумеется, поместили полный отчет о случившемся.

На заливе и в его окрестностях Джек уже давно считался примечательной, колоритной фигурой. Теперь репутация человека необычайного закрепилась за ним в общеамериканском масштабе. Вот что пишет репортер, присланный журналом «Читатель» взять у Джека интервью:

«Редко с кем сходишься так легко, как с Джеком Лондоном. От отзывчив и искренен, чужд каких бы то ни было условностей, излучает гостеприимство. Держится он свободно, в нем много мальчишеского; он благороден, предельно прост, оригинален и удивительно располагает к себе. Гость сразу же чувствует, что его принимают на правах друга». Сам Джек, по слухам, говорил: «Если у меня и есть какой-то собственный стиль, он добыт в поте лица. Хватай дубинку и мчись вдогонку за своим стилем: наверняка получишь если не стиль, так уж что-нибудь очень вроде». Сан-францисский «Кроникл», который, как известно, стал впервые рекламировать его еще во чреве матери, поместил его фотографии и отвел целый разворот на две страницы описанию Литературной колонии в Пьедмонте, причем центром ее был назван окруженный соснами дом Джека.

Перейти на страницу:

Все книги серии След в истории

Йозеф Геббельс — Мефистофель усмехается из прошлого
Йозеф Геббельс — Мефистофель усмехается из прошлого

Прошло более полувека после окончания второй мировой войны, а интерес к ее событиям и действующим лицам не угасает. Прошлое продолжает волновать, и это верный признак того, что усвоены далеко не все уроки, преподанные историей.Представленное здесь описание жизни Йозефа Геббельса, второго по значению (после Гитлера) деятеля нацистского государства, проливает новый свет на известные исторические события и помогает лучше понять смысл поступков современных политиков и методы работы современных средств массовой информации. Многие журналисты и политики, не считающие возможным использование духовного наследия Геббельса, тем не менее высоко ценят его ораторское мастерство и умение манипулировать настроением «толпы», охотно используют его «открытия» и приемы в обращении с массами, описанные в этой книге.

Генрих Френкель , Е. Брамштедте , Р. Манвелл

Биографии и Мемуары / История / Научная литература / Прочая научная литература / Образование и наука / Документальное
Мария-Антуанетта
Мария-Антуанетта

Жизнь французских королей, в частности Людовика XVI и его супруги Марии-Антуанетты, достаточно полно и интересно изложена в увлекательнейших романах А. Дюма «Ожерелье королевы», «Графиня де Шарни» и «Шевалье де Мезон-Руж».Но это художественные произведения, и история предстает в них тем самым знаменитым «гвоздем», на который господин А. Дюма-отец вешал свою шляпу.Предлагаемый читателю документальный очерк принадлежит перу Эвелин Левер, французскому специалисту по истории конца XVIII века, и в частности — Революции.Для достоверного изображения реалий французского двора того времени, характеров тех или иных персонажей автор исследовала огромное количество документов — протоколов заседаний Конвента, публикаций из газет, хроник, переписку дипломатическую и личную.Живой образ женщины, вызвавшей неоднозначные суждения у французского народа, аристократов, даже собственного окружения, предстает перед нами под пером Эвелин Левер.

Эвелин Левер

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное