Джек Лондон: Одиночное плавание

В романе Мартин Иден объясняет «загар» своего знакомца туберкулезом — тот якобы вернулся из горного санатория, где и загорел. В действительности никакого туберкулеза у Стерлинга не было. Но впечатление о загаре как о чем-то «болезненном, противоестественном» было точным — у Стерлинга уже разрушалась поджелудочная железа, имелись серьезные проблемы с печенью. Это и давало пресловутый «загар». Стерлинг уже тогда, видимо, испытывал серьезные боли и глушил их… алкоголем. Создавался замкнутый круг, что четверть века спустя заставит поэта принять цианистый калий. Этот «круг» убьет и Лондона. Правда, болезнь писателя была иного рода, но тоже отчасти вызвана алкоголизмом.

Автор далек от того, чтобы обвинять Стерлинга в том, что тот толкнул Лондона в объятия «Джона». И всё же он явно этому посодействовал.

Парадоксальным образом писатель предсказал самоубийство Стерлинга самоубийством Бриссендена в романе. И свое самоубийство — смертью Идена. Правда, в реальности первым «поставил точку» именно Лондон, а Стерлинг это сделал одиннадцатью годами позже.

Что-то мистическое в этом есть. Не правда ли?

Глава 6 БОЛЬШОЕ ПЛАВАНИЕ

Военный корреспондент: 1904

«Я увидел молодого человека, молодого настолько, что прежде, полагаю, мне никогда не доводилось общаться со столь юным человеком как со взрослым. Его внешность, осанка, манеры, вся его личность выказывали крайнюю робость и неуверенность в себе. Я не произнес ни слова, распахнул перед ним дверь номера, а затем предложил лучший из моих стульев (у меня в комнате их было всего два). Я положительно терялся в догадках, какие у нас с ним могут быть общие дела. Мы присели. Если мне не изменяет память, пауза затянулась, и я даже пробормотал нечто вроде “Ну так что?..” и стал дожидаться результата.

— Я из “Сан-Франциско Экземинер”, — объяснил он голосом нежным и едва слышным и, словно пораженный собственной дерзостью, отшатнулся.

— О! — сказал я. — Так значит, вы пришли от мистера Херста?

После моих слов юное дитя небес с видимым усилием оторвало свой взгляд от пола, зафиксировало на мне свои чистые голубые глаза и почти неслышно промолвило:

— Я и есть мистер Херст»[179].

Поразительно и даже немного странно читать такое про человека, который на рубеже XIX–XX веков «подмял» под себя страну и распоряжался в Америке, как в своей вотчине, искусно манипулируя общественным мнением, объявляя и оканчивая войны, меняя президентов и назначая нужных ему чиновников. Но тем не менее это было, и приведенные выше слова взяты из очерка американского писателя Амброза Бирса, который стоял у истоков медиаимперии У. Р. Херста[180]. А он знал, о чем говорил, потому что провел рядом с олигархом четверть века. Бирс познакомился с Херстом в 1887 году, вскоре после того, как последний стал владельцем своей первой газеты (ее на окончание университета ему подарил отец). Конечно, в 1904-м он уже был давно иным — в эти годы его «империя» переживала апогей своего развития и влияния.

Едва ли Херст лично обратился к Джеку Лондону с предложением отправиться в качестве военного корреспондента в Японию, а затем и на театр военных действий разгоравшейся Русско-японской войны. Но наверняка с его подачи, поскольку он всегда привлекал самые громкие имена, чтобы успешнее манипулировать общественным мнением.

Лондон принял предложение не раздумывая. Во-первых, это — приключение. А во-вторых — способ уйти от личных проблем, он изрядно в них подзапутался. Ну и к тому же — Херст платил. Платил лучше всех в стране.

«Всегда несправедливый и вероломный мистер Херст неизменно великодушен и щедр, — писал в упомянутом очерке Бирс. — У мистера Херста есть привычка покупать себе самых умных и способных людей — вне зависимости от того, сколько он должен платить. Нередко он платит им процентов на 50 больше того, что они реально стоят, но зато выбирает, несомненно, самых лучших».

А Джек Лондон, несомненно, уже тогда ходил в «самых лучших». Да и денег нашему герою постоянно не хватало. Экспедиция в Японию не мешала и осуществлению творческих планов: всю вторую половину года Лондон сочинял роман и закончил его накануне Рождества. Ему самому роман нравился, и он считал, что на этот раз текст удался. Говорил же он год с небольшим назад Клодели Джонсу, переживая неудачу «Дочери снегов»: «Я… напишу еще настоящий роман». И написал. Еще до Нового года рукопись отправилась в журнал «Сенчури» и к Бретту в Нью-Йорк. Над корректурой он попросил поработать Стерлинга и Чармиан Киттредж.

Из Сан-Франциско в Японию (пароход шел в Иокогаму) Лондон отплыл 7 января 1904 года.