— Казенной тут нет и никогда не было. Все это раньше принадлежало мексиканцам. Мой дед купил тысячу шестьсот акров лучшей здешней земли за тысячу пятьсот долларов — пятьсот сразу, остальные в рассрочку на пять лет, без процентов. Но это было давно. Он пришел с Запада в сорок восьмом году, так как искал мягкий и здоровый климат.
— Что ж, места здесь хорошие, — согласился Билл.
— Да, конечно. Если бы он и отец удержали эту землю, она бы кормила их лучше всякого золотого прииска и мне бы не пришлось работать из-за куска хлеба. А вы чем занимаетесь?
— Я возчик.
— В оклендской забастовке участвовали?
— А как же! Я всю жизнь проработал в Окленде.
Тут оба пустились в рассуждения о профсоюзных делах и ходе забастовки, но Саксон не позволила им уклониться в сторону и снова вернулась к разговору о земле.
— Каким образом португальцы взвинтили цену на землю? — спросила она.
Парень с трудом оторвался от профсоюзных дел и некоторое время недоуменно смотрел на нее, пока, наконец, вопрос дошел до его сознания.
— Потому что они работают до седьмого пота. Они работают утром, днем, вечером, причем все выходят в поле — и женщины и дети. Потому что они из двадцати акров извлекают больше дохода, чем мы из ста шестидесяти. Посмотрите на старика Сильву, Антонио Сильву. Я помню его, когда сам еще вот такой был. У него денег на обед не хватало, когда он попал в наши края и снял в аренду землю у моих родных. А теперь у него двести пятьдесят тысяч долларов чистоганом, да и кредита наберется почитай что на миллион. Я уж не говорю про имущество всех остальных членов его семьи.
— И он добыл все это из земли, которая принадлежала вашей семье? — спросила Саксон.
Парень нехотя кивнул.
— Так почему же они сами не сделали этого? Монтер пожал плечами:
— Почем я знаю?
— Деньги ведь лежали в земле, — настаивала она.
— Черта с два они там лежали! — ответил он с раздражением. — Мы и не догадывались, что она может дать такие деньги. Полагаю, что деньги были в голове у португальцев: они знали больше нашего, вот и все.
Однако Саксон была так явно неудовлетворена его объяснением, что задетый за живое монтер сорвался с места.
— Пойдемте, я покажу вам, — сказал он, — я покажу вам, почему должен работать на других, хотя мог быть миллионером, если б мои родичи не оказались растяпами. Мы, природные американцы, всегда были растяпами! Растяпами с большой буквы!
Он провел их в сад — к дереву, которое с первой же минуты привлекло внимание Саксон. От ствола отходили четыре ветви; двумя футами выше ветви снова сходились, скрепленные друг с другом живой древесиной.
— Вы думаете, оно само так выросло? Его заставил так вырасти старик Сильва: он связал молодые побеги, пока дерево было молодым. Ловко, а? Вот видите! Это дерево не боится бури: естественные скрепы сильнее железных. Поглядите на ряды деревьев. Тут они все такие. Видите? И это только один из их фокусов. А у них этих выдумок — миллион!
Сами посудите: таким деревьям не нужны подпорки, когда ветви гнутся от плодов. А у нас бывали годы, когда к каждому дереву приставляли до пяти подпорок. Представьте себе десятки акров плодовых деревьев: для них понадобится несколько тысяч подпорок. Подпорки стоят денег, а какая возня их ставить и потом убирать! Естественные же скрепы не требуют никаких хлопот, они всегда на месте. Да, португальцы здорово нас обогнали! Идемте, я все покажу вам.
Билл с его городскими понятиями о нарушении границ чужих владений был смущен свободой, с какой они разгуливали по чужому участку.
— Не беда, лишь бы мы ничего не потоптали, — успокоил его монтер.
— А потом ведь это бывшая земля моего деда. Здесь все меня знают. Сорок лет назад старик Сильва приехал с Азорских островов. Годика два-три он пас овец в горах, затем появился у нас в Сан-Леандро. Эти пять акров — первая земля, которую он арендовал. С этого началось. Потом он брал в аренду участки уже по сотне и больше акров. А тут с Азорских островов к нему так и повалили всякие дяди, тетки, сестры — все они, как вам известно, там между собой в родстве, — и очень скоро Сан-Леандро превратился в португальский поселок.