Джек Лондон. Полное собрание романов в двух томах. Том 1

— А ему в самом деле хочется, чтобы мы вернулись. Знаешь, Саксон, он дал мне письмо к одному человеку, у которого есть клочок казенной земли; этот парень — поэт и хозяйничает на небольшом участке. Мы у него сможем остановиться, и это будет очень кстати, если нас застигнут дожди. И… вот к чему я веду… Холл говорит, что у него есть хибарка; он жил в ней, пока строился его дом. Сейчас ее занимает Железный Человек, но он скоро уедет в какой-то католический колледж, он хочет стать священником, и Холл предлагает нам эту хибарку на сколько мы захотим. И он сказал еще, что я могу делать то же, что делал Железный Человек, и тем же способом заработать себе на жизнь. Холл совсем смутился, когда предлагал мне работу. Он говорит, что работа будет нерегулярная, но мы, мол, поладим. Я помогу ему сажать картофель, сказал он, а потом ужасно обозлился и заявил, что дрова колоть я не буду, это уже его специальность; видно было, что он прямо ревнует, никого к этому делу и подпустить не хочет.

— Миссис Холл говорила мне то же самое, слово в слово. Провести дождливое лето в Кармеле не так уж плохо. А затем ты бы поплавал с мистером Хэзардом.

— Выходит, мы с тобой можем устроиться, где нам только захочется,

— отозвался Билл. — Кармел — уже третье место, где нам предлагают остаться. Теперь я вижу, что не страшно уходить из города, — в деревне каждый найдет работу.

— Каждый хороший работник, — поправила его Саксон.

— Вероятно, ты права, — ответил Билл после некоторого раздумья. — Но все равно — даже дурню легче устроиться в деревне, чем в городе.

— Кто бы мог подумать, что на свете есть такие милые люди, — размышляла вслух Саксон, — даже удивительно.

— Ничего не удивительно, — пустился в рассуждения Билл, — он богач и поэт, он способен дать подножку бегуну на ирландском празднике. Этакий парень и компанию ведет только с такими же, как он сам. Либо он их всех обратил в свою веру. А уж сестрица у него — только что на морском льве не катается! И борется она здорово, она прямо создана для этой индейской борьбы. И жена у него прехорошенькая, верно?

Некоторое время они молча лежали на теплом песке. Билл первый нарушил тишину, и его слова, казалось, явились плодом глубокого размышления:

— Знаешь, Саксон, теперь мне наплевать — попаду я еще хоть раз в жизни в кино или нет.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Саксон и Билл в течение нескольких недель шли все на юг, но в конце концов вернулись обратно в Кармел. Они остановились у Хэфлера, поэта, жившего в мраморном доме, который он построил своими собственными руками. В этом причудливом жилище имелась всего одна комната, стены которой почти целиком были из белого мрамора. Хэфлер готовил себе пищу словно на бивачном костре — в громадном мраморном камине, которым он обычно пользовался для стряпни. Вдоль стен тянулись полки с книгами, и эти полки, как и остальную массивную мебель, он сделал сам из красного дерева и сам обтесал балки потолка. Саксон устроила себе уголок, отделив его одеялами. Поэт собирался уезжать в Сан-Франциско и Нью-Йорк, но задержался на денек, чтобы показать Виллу окрестности и участки казенной земли. В то утро (таксой хотела сопровождать их, но Хэфлер насмешливо заявил, что у нее ноги коротки для таких прогулок. И когда вечером мужчины вернулись, Билл чуть не падал от усталости. Он признался, что Хэфлер прямо загнал его и что с первого же часа он, Билл, бегал за ним высунув язык. Хэфлер считал, что они прошли пятьдесят пять миль.

— Да, но какие мили! — принялся объяснять Билл. — Полдня то в гору, то под гору и почти все время без дорог. А каким шагом! Он был совершенно прав, когда говорил, что у тебя ноги коротки, Саксон, ты бы и первой мили не одолела. А какие места! Мы до сих пор ничего подобного не видели!

Хэфлер ушел на следующий день в Монтери, чтобы сесть в поезд, идущий на Сан-Франциско. Он предоставил им свой мраморный дом — пусть живут всю зиму, если захочется. В день отъезда Хэфлера Билл вознамерился побродить вокруг дома и отдохнуть от вчерашнего путешествия. Он был разбит, все тело ломило, и он поражался выносливости поэта.

— Похоже, в этих местах что ни человек, то рекордсмен, — удивлялся он. — Возьмем к примеру Хэфлера. Он крупнее меня и весит больше, — а вес мешает при ходьбе. Но ему все нипочем. Он говорил мне, что за сутки прошел восемьдесят миль, а за три дня сто семьдесят. Ну и смеялся же он надо мной! Я себя чувствовал прямо мальчишкой перед ним!

— Не забывай. Билли, — утешала его Саксон, — что каждому свое. Уж кто-кто, а ты побиваешь все рекорды. Когда коснется бокса, никому из них не справиться с тобой.

— Ты, должно быть, права, — согласился он. — Но все равно обидно, что поэт оказался лучшим ходоком, чем я, понимаешь ты — поэт!