Джек Лондон

«Коммунисты считают презренным делом скрывать свои взгляды и намерения. Они открыто заявляют, что их цели могут быть достигнуты лишь путем насильственного ниспровержения всего существующего общественного строя. Пусть господствующие классы содрогаются перед Коммунистической Революцией. Пролетариям нечего в ней терять, кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир.

Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

Так Джек пришел к заключению, что на свете нет ничего более великого, чем социализм.

Решив жить не мускулами, а головой, Джек взялся за дело.

Весь год, проведенный на Дороге, он вел дневник и теперь знал наверняка, что жизнь приобретет смысл и даст ему счастье, только если он напишет свои рассказы, от которых у него раскалывалась голова.

Наметил он себе и учебное заведение, где завершится его образование, — Калифорнийский университет в Беркли, совсем близко от его дома, если добираться трамваем.

Да, но ведь он так и не учился в средней школе! По заведенному порядку ему до университетской скамьи предстоит еще просидеть три года за школьной партой.

Новенькому Оклендской средней школы девятнадцать лет. На нем плохо отглаженный темно-синий костюм явно не по фигуре, шерстяная рубашка с отложным воротником. Крепко сбитый и, очевидно, не из слабеньких, загорелый и вечно растрепанный— то и дело ерошит свою рыжевато-каштановую шевелюру. Жует табак: вернувшись в Окленд, он еще не успел расстаться с привычкой, заведенной на Дороге. Табак заглушал зубную боль, а у Джека все зубы были испорчены. Элиза предложила брату сделку: она платит дантисту, Джеку запломбируют зубы, выдернут гнилые и вставят новые, но он должен бросить жвачку. Джек с готовностью согласился. Довольный блестящими новыми зубами, он приобрел зубною щетку — первую в жизни.

Ходил он сутулясь — еще одна привычка тех времен, когда он обивал чужие пороги. В классе сидел с отсутствующим видом, откинувшись на спинку парты, вытянув ноги во всю длину, заложив руки в карманы. Повернет голову туда-сюда, а по лицу то и дело пробегают тени. Потом спохватится, встряхнется и снова сидит улыбаясь. Когда его вызывали, он приподнимался с явным трудом и отвечал полусидя, опираясь руками о парту, тихо, почти неслышно и как можно короче. Кончив, он сейчас же шлепался обратно на скамейку, как будто окончательно обессилев.

Его окружали четырнадцати-пятнадцатилетние мальчики и девочки, по большей части дети состоятельных родителей, не успевшие еще побывать нигде, кроме Сан-Франциско. Джеку они казались сущими младенцами. И вообще образование, конечно, открывает путь к лучшей жизни, это верно, но уроки, которые он должен отсиживать — французский, история Рима, алгебра, — это для него игрушки. Он и не пытался скрыть от одноклассников, что скучает за этим пустяковым занятием, что его интересуют дела, достойные людей зрелых, — впрочем, они еще в этом не разбираются.

Ему хотелось стать вровень с товарищами, но это как раз и не получалось. Он мог с интересом прислушиваться к общему разговору, но едва кто-нибудь из одноклассников заговаривал с ним, он раздражался и тут же уходил. Здесь снова проявилось основное противоречие его натуры, впервые подмеченное Айной Кулбрит: крайняя самоуверенность, уживавшаяся бок о бок с застенчивостью, скованностью и ощущением своей неполноценности. Школьники считали, что он чем-то обижен, поэтому и сердится, когда они хотят втянуть его в свои дела. Им было просто не под силу его раскусить. Его одноклассница, Джорджия Лоринг Бэмфорд, говорит, что иногда по сияющему улыбкой лицу было видно, что у него нрав милого ребенка. А бывали моменты, когда он выглядел бродягой и, казалось, гордился этим. Шапку он засовывал в карман, а после уроков вытаскивал и, нахлобучив на голову, мчался на улицу, по-матросски размахивая руками.

Но даже если бы школьники Оклендской средней и приняли его в свою среду, он не смог бы уделить им ни минуты. Во время забастовки железнодорожников Джон Лондон устроился в специальную охрану депо, но Джека он содержать не мог. По субботним и воскресным дням Джек старался подрядиться на какую-нибудь случайную работу: стричь газоны, выбивать ковры, бегать по поручениям. Выкраивая ему на еду и на книги, Элиза из своих скромных средств купила велосипед, чтоб он мог ездить в школу. С деньгами у него всегда было туго. Когда привратнику Оклендской средней понадобился помощник, Элиза устроила на это место Джека. После занятий Джек оставался в школе подметать помещение и мыть полы в уборных. Много лет спустя он с гордостью писал своей дочери, что каждое окно в ее школе вымыто его руками.

Как-то раз компания школьниц, видела, как он с парой бродяг — приятелей с Дороги — входил в пивную. Начались разговоры: он-де водится с дурной компанией, он привык пускать в ход кулаки… А тут еще Джек взялся убирать в школе, и стена, отделявшая его от других учащихся, стала совсем неприступной.