Джек Лондон

В день коронации Эдуарда VII Джек пошел на Трафальгарскую площадь поглядеть на великолепное, пышное и пустое средневековое шествие. За компанию с ним отправились возчик, плотник и потерявший работу старый моряк. Джек видел, как эти люди подбирали с осклизлого тротуара и ели апельсинные корки, яблочную кожуру, дочиста ощипанные виноградные кисти. Кусочки хлебного мякиша с горошину величиною, яблочные огрызки — почерневшие, грязные — они клали в рот, жевали, глотали. «Настойчиво твердят, что моя критика положения вещей в Англии чересчур пессимистична. В оправдание должен сказать — если и есть на свете оптимист, так это я. О человечестве я сужу не столько по политическим объединениям, сколько по отдельно взятым людям. Я предвижу, что людей Англии ждет радостное, широкое будущее. А вот для политической машины, не справляющейся сегодня со своими функциями, — для нее в основном мне не видится иного будущего, кроме мусорной ямы»

У одного лондонского сыщика Джек снял комнату — убежище, где можно принять ванну, переодеться, почитать и, не вызывая подозрений, работать над книгой. За три месяца он изучил сотни брошюр, книг и правительственных отчетов, посвященных лондонской бедноте; беседовал с бесчисленным множеством женщин и мужчин; фотографировал, исходил многие мили по улицам. Он жил в работных домах и приютах для бедных, выстаивал очереди за бесплатной едой, спал вместе с новыми друзьями на улицах и в парках и как итог всего написал целую книгу — воистину торжество энергии, организованности и страстной увлеченности темой.

В ноябре с рукописью в чемодане он прибыл в Нью-Йорк. Надеясь, что Макмиллан напечатает «Людей бездны», он в то же время прекрасно сознавал, что на социологии не заработаешь. Не он ли заявил Анне Струнской, что намерен извлечь из написанного все до последнего доллара. Не он ли писал Клаудсли Джонсу, что за хорошую цену готов продать журналам душу и тело. На деле этот человек опровергал то, что сам же проповедовал на словах. Он был прежде всего писателем, затем — социалистом, а уж где-то далеко в хвосте за ними тащился деловой парень с желанием заработать хорошие деньги.

Друг, встречавший его на пристани, пишет:

«На нем была свободная мятая куртка с оттопыренными карманами, откуда выглядывали письма и бумаги. Брюки пузырились на коленях, рубашка — далеко не первой свежести, а жилета вообще не было. Вокруг пояса — кожаный ремень, заменяющий подтяжки; на голову нахлобучена крохотная кепчонка». Что касается Джорджа П. Бретта, тот ничего этого не заметил — для него существовала только рукопись.

Он увидел в «Людях бездны» глубокое, верное произведение и, отпустив несколько колких критических замечаний социологического характера, тотчас же принял рукопись для издания. «Я хочу отойти от Клондайка, — говорил ему Джек. — Тут я уже отслужил в подмастерьях. Пора попытать силы в области более значительной и широкой — теперь, я чувствую, мне это больше по плечу. У меня намечено книг шесть — все романы За два года, с тех пор как был написан мой первый роман, я немало поработал, передумал и уверен, что сейчас могу написать нечто стоящее».

Не сомневался в этом и Бретт. На просьбу Джека о том, чтобы в течение двух лет Макмиллан выплачивал ему ежемесячно сто пятьдесят долларов, рздатель ответил согласием. Компания, в свою очередь, получала право печатать все, что будет написано за этот период. На прощанье Бретт дал единственный совет — пожалуй, лучший из всех, какие Джеку когда-либо довелось получить

«Отныне, надеюсь, Вы сможете совершенствоваться, и нынешние работы будут свидетельствовать о Ваших успехах так же неоспоримо, как когда-то Ваши ранние вещи. В последних книгах эти сдвиги не так заметны, здесь видны следы спешки. В мире литературы по-настоящему нет места ничему, кроме самого лучшего, на что человек способен».

«Я вовсе не стремлюсь писать как можно больше, — ответил Джек. — Мне бы только встать на ноги, а там — одна книга в год, зато уж хорошая. Да меня и теперь нельзя назвать плодовитым писателем. Я пишу очень медленно, а успел так много потому, что работаю постоянно, изо дня в день, без отдыха. От сегодняшней работы зависит, будем ли мы сыты завтра; приходится тратить энергию на всякого рода поденщину. Когда положение вещей изменится и я смогу, не торопясь, тщательно отделывать и отбирать лучшее, тогда — я уверен — я буду писать по-настоящему хорошо».