Джек на Луне (СИ)

За ее плечом я различил отчима, вальяжно развалившегося на подушках: на морде превосходство и ледяное торжество. На руке, что поверх одеяла, длинные припухшие царапины – это я его оприходовал. Интересно, как он их матери объяснил? Смотрит такой на меня, а глаза говорят: «Ну и что, малыш Джек, ты мне сделаешь?»

- Ма, - перехожу снова на русский, - ты кричала, стонала. Я слышал! Что этот гад с тобой вытворяет?

Она взгляд отводит и халатик запахивает крепче:

- Да тебе приснилось все, Жень!

- Не приснилось! – я уже почти ору. – Я же не псих! Я слышал, он делал тебе больно.

- Что происходит, Катюша? – это отчим подал голос с кровати. Меня намеренно игнорирует.

- Ничего, Севочка.

Мать подняла на меня припухшие глаза, усмехнулась как-то странно:

- Просто Джек услышал кое-что, и неправильно это понял. А сейчас он пойдет в свою комнату и больше нас беспокоить не будет. Ведь он уже большой мальчик, должен такие вещи понимать, - и закрыла дверь прямо перед моим носом.

Ключ повернулся в замке, а я так и остался стоять, как оплеванный. Джек! Ма назвала меня Джеком! Она никогда так раньше не делала. Даже в школе на собраниях, даже в коммуне! И еще. Когда она уже закрывала дверь, я заметил кое-что. Капельку крови. Одну маленькую капельку. На голени, на внутренней ее стороне.

Постоял еще под дверью. Послушал. Ничего такого: шорохи, тихие голоса, тишина. Я побрел назад по коридору. Может, к маме просто «красные пришли», как говаривал когда-то Бо? Да, а может, Сева что-то сделал с ней. Что-то такое, чего не делал даже со мной. Может, и сейчас он с ней это делает, а мама терпит и молчит. Терпит, потому что любит его. Молчит, потому что меня пугать не хочет.

Я зашел к себе в комнату, кинулся на постель и забился в угол, за подушки. Сжался там в комок, слушаю тишину. Это все я. Я сам это сделал. Я один виноват. Значит, я и должен это исправить. Себастиан на меня зол? Ладно. Значит, надо задобрить его. Убедить в том, что я все понял. Что больше так не буду. Что я буду... буду таким, каким он хочет меня видеть. Только бы ма больше не кричала так. Господи, только бы эта капелька крови оказалась единственной!

Следующее утро было совершенно обычным. Когда я встал, Себастиан уже уехал. Мать накормила меня завтраком и поела сама – ей нужно было успеть на автобус, чтобы ехать на курсы. Я сделал последнюю попытку – последнюю, на которую у меня хватило мужества.

- Мам, - я отставил в сторону почти нетронутый стакан сока. – Давай уедем, а?

- Ты о чем? – она торопливо мазала бутерброды, которые должна была взять с собой на занятия.

- Ну, уедем из этого дома. Насовсем.

Она рассмеялась удивленно и положила на хлеб ветчину:

- Где же мы тогда будем жить? Да и Сева никогда дом не бросит – он же здесь вырос.

- Я не про то, - я провел пальцем по разбитым костяшкам, словно чтобы убедиться в реальности того, что случилось ночью. – Мы без Себастиана уедем.

Она вскинула на меня глаза – в одной руке нож, в другой печеночный паштет:

- Жень, ты что? Как это – без Себастиана?

- Да так, - я сильней надавил на ранки. – Давай сумки соберем и на автобус. Да даже без сумок можно. Только денег возьми немного. На первое время.

Паштет плюхнулся на стол.

- Жень, - тихо и зло выговорила мать. – Ты в своем уме? Ты что, предлагаешь мне мужа бросить?

Я кивнул. Мои ногти под столом впились в едва поджившие костяшки.

- Но почему? – она положила нож на стол, оперлась на него тяжело, не сводя с меня пристального взгляда.

Вот мы и подошли к сути вопроса. Ну, что же ты молчишь, Джек?

- Се... Себастиан, - тихо начал я, - он... Я...

Да, мля! Очень содержательно!

Мать скрестила руки на груди:

- Если ты насчет вчерашнего, так вот. Позволь рассказать тебе кое-что о семейной жизни. А я надеюсь, что она будет у меня с Севой долгой и счастливой. Только семейная жизнь, сынок, это не 365 дней в году вздохи и прогулки при луне. Это тоже усталый муж, приходящий с работы с истрепанными нервами. Это муж, готовый воспитывать чужого ребенка, как своего собственного, и срывающийся, когда тот, вместо благодарности, плюет ему в лицо. И руку на него поднимает.

Блин, это она про царапины! Что он там наговорил ей, мразь?!

- Это способность утешить, понять и принять. Понимаешь? – она смотрела на меня, а лицо было замкнутое, чужое, будто она не со мной разговаривала, а с каким-то малолетним отморозком, на которого уже все махнули рукой. – Хотя где тебе... Ты же маленький эгоист. Только о себе думаешь. А я... Я в первый раз за столько лет почувствовала себя любимой, счастливой... – она отвернулась, смахивая слезы.

По моей руке побежало что-то теплое. Глянул вниз – я костяшки совсем расковырял. Но боли не чувствовал – в груди было гораздо больнее. Так, что не вздохнуть.

- Мам, я... – встал и сделал шаг к ней, - я ведь тоже тебя люблю! Всегда любил и всегда буду!