Джек на Луне

Но случилось так, что за столом мне стало совершенно не до башни. Я увлеченно хомячил куриную ножку, когда мой взгляд наткнулся на руку отчима, гуляющую по бедру ма. Столешница была стеклянная, как и многие другие вещи в этом доме, казалось состоящем из прозрачных поверхностей и зеркал. Кусок застрял у меня в горе, а хрустящая остренькая кожица вдруг показалась безвкусной и сухой, как старая подошва.

Я кашлянул, чтобы привлечь внимание:

— Э-э, мам, а у нас есть гостевая комната?

— Есть, — она осторожно подвинула ногу. Себастиан позволил своей руке соскользнуть вниз. — Даже две. А зачем тебе?

— Ну, я хотел друзей пригласить с ночевкой. Когда им можно приехать?

— Каких друзей? — гладкий лоб ма прорезала вертикальная складка, предвестница землетрясения.

— Из школы, — я почуял что-то неладное, но откуда ветер дует еще не раскусил.

— Этих арабов? — вилка матери звякнула о тарелку. Себастиан вздрогнул, непонимающе переводя глаза с меня на ма, которая перешла на русский.

Я постарался глубоко дышать и мысленно сосчитал до трех, прежде чем ответить:

— Мемета, Ибрагима и Микеля.

— Микель? — мама подложила себе еще овощей. — Он что, датчанин?

— Они все датчане, — я не заметил, как тоже перешел на русский.

Мать фыркнула, так что колыхнулось пламя свечей, торчащих из разных по высоте металлических трубок — тоже дизайн.

— Микель пускай приезжает. А этих террористов я на порог своего дома не пущу.

— Они не террористы, — глубоко дышать уже не получалось, в груди набухала горячая волна.

— Ну да, конечно, — нож матери так терзал куриную грудку, что брызги сока до меня долетали. — Только они тебя на наркотики подсадили, заставляют на учителей нападать и воровать.

— Чего?! — внезапно мне показалось, что все нереально, что я герой какого-то тупого сериала, и по роли мне полагается заржать над такой же тупой шуткой.

Себастиан среагировал на мой тон и встрепенулся:

— Джек, что происходит?

— Мать не разрешает пригласить в гости друзей, — выдавил я сквозь зубы, сверля притеснительницу обличающим взглядом.

Отчим покосился на застывшее, как маска, лицо ма и нервно промокнул салфеткой губы:

— Наверное, Катюша имела в виду, что сейчас не очень подходящее время. Я специально взял отпуск, чтобы побольше быть вместе с вами. Чтобы мы проводили время вместе — мы же теперь семья. Но когда я снова выйду на работу…

— Я имела в виду то, что имела в виду, — мама снова перешла на датский, и в голосе ее слышалась сталь. — Эти уголовники сюда не приедут. Ни сейчас, ни потом. Точка.

Я вскочил так, что стул чуть не опрокинулся, и попер к лестнице.

— Ты куда? — одернула меня мать. — Сядь сейчас же на место!

Ага, щас. Поскакал наверх через две ступеньки, влетел в свою комнату. Хлопнул дверью так, что книженция, которая на полке стояла, грохнулась на пол, раскинув крылья страниц. А, пофиг! Сунул руку назад в поисках задвижки — нету ее. Типично, мля! Вывалил внутренности рюкзака на койку, порылся в сидюках. Во! Как раз под настроение. Сунул "Линкин Парк" в вертак и врубил. Громче. Еще громче!

Я помню все, чему меня учили,
Как снисходительно говорили,
Каким я должен быть.
Я помню, слушал это снова и снова,
И притворялся клево,
Чтобы всем угодить.
А теперь я думаю —
Вот такой я и есть,
И стараюсь подогнуть правду.

Да, именно так все и начинается. И прикид у меня вдруг не тот, и друзья плохие, и сам я — вор и торчок. Может, чем тряпки и друзей менять, проще сразу нового сына завести? Тут я подумал об Ибрагиме с его дебильным "хоботом" и сюрпризом через девять месяцев. Взревел, смел все с кровати, пнул матрас от души, так что лодыжка вспомнила, что подвернута была.

Вдруг слышу — стук в дверь. Подумал, что ма, и не реагирую. Снова стучат и голос Себастиана орет, перекрывая бас-гитару:

— Джек, открой. Надо поговорить.

— А мне не надо! — я плюхнулся на кровать и в потолок уставился, будто там решение всех проблем было большими буквами написано.

— Джек, ты ведешь себя сейчас, как ребенок, — не сдавался отчим за дверью. — Давай договоримся: ты меня впустишь, выключишь музыку, а я постараюсь уговорить маму пойти на уступки. Идет?

Я представил себе, как Себастиан будет ма уговаривать — рука, бедро, губы — и швырнул со всей дури в дверь подушкой. С той стороны пошкрябалось еще немножко, а потом стихло.

Я ждал, что вот-вот в комнату ворвется мать. Мы, как обычно, наорем друг на друга, потом она будет тихонько всхлипывать над стаканчиком с валерьянкой, а я обниму ее, поспрошу прощения, и все снова будет хорошо. Может, я даже смогу ей объяснить про Мемета с Ибрагимом.

Ждал долго. Но она так и не пришла.

В ту ночь мне в первый раз приснился тот сон. Я знал, что это сон, потому что в реальности такого просто не могло быть.