Джек-потрошитель с Крещатика. Пятый провал

– Скорей я поверю, что при встрече с горизонталками он отдал им последнюю рубашку… из жалости! И быстро же ты перестала жалеть его и защищать, – с осуждением сказала Даша.

– Ты так думаешь? Тем лучше! Надоели твои подозрения.

– И вообще, если у нас образовался здесь детектив, убийцей по правилам должен быть кто-то самый неприметный – к примеру, Пепита, – высказала предположение Чуб.

– Но это не детектив, – безрадостно сказала Акнир. – Если на то пошло, то у нас мистический триллер. Ты ведь слышала сегодня о сатанинских иконах. Они действительно ходят по Киеву. Человек, не подозревая о том, бьет поклоны Демону. И кое-кто верит, что через три года Демон приходит за ним.

– Ну, и?..

– Сатанинскую мадонну в Кирилловской церкви – Богоматерь с лицом Демона, с лицом моей матери – Врубель нарисовал как раз три года назад!

– И Демон пришел за ним?

Акнир не ответила. А в сознании Чуб выстроилась некая зыбкая логическая цепь:

«Сатанинскую мадонну в Кирилловской церкви…»

«Маша говорила, что он всю жизнь боялся попасть именно в киевский сумасшедший дом, в нашу Кирилловку».

«И нас, желтобилетниц злосчастных, тоже туда свозят».

Есть ли тут связь?

– Настоящая святая икона – для людей, как замочная скважина, сквозь которую ты можешь поговорить с Богом, – раздумчиво проговорила Акнир. – Но представь себе, что ты подходишь к двери, чтобы говорить с Богом, доверить ему свои желания, а за дверью на самом деле прячется черт… вот почему рисовать не ту дверь – по вашим меркам огромный грех.

– Я знаю, за это Врубель и был наказан Городом, и сумасшествием, и смертью ребенка.

– Но только ли за это? – с тревогой спросила веда. – Или у него были и другие грехи – пострашней?.. сейчас мы узнаем.

Окруженный непрезентабельным дощатым забором с калиткой собор казался нахохлившимся и сонным, погруженным в многолетнюю дрему, – его строили уже двадцать лет, и еще десять лет ожидания предстояло ему до окончательного завершения.

Семь полукруглых куполов тонули во тьме пятого океана – потемневшего осеннего неба.

Калитка скрипнула.

– Кого там ще черті принесли? – всполошился сторож. Из рассказов Врубеля они знали, что его кличут Степаном.

– Спать! – приказала Акнир и, толкнув массивную дверь, убедилась, что сторож в вышитой свитке уже безмятежно куняет на стуле у входа.

Они беспрепятственно вошли в храм и сразу от двери свернули направо, в помещение будущей крестильни, служившее нынче мастерской всем художникам-соборянам, – у каждого был здесь свой уголок, где живописцы хранили одежду, краски, работы, мольберты.

И угол Врубеля сразу взглянул на них живым человеческим глазом – сильным, гипнотизирующим, заставившим ускорить шаг, перейти на бег, дабы как можно скорее рассмотреть полотно, стоящее рядом с мольбертом, и убедиться:

– Но это же наша Маша! – вскрикнула Чуб. – Он нарисовал Машу! Какая же она тут… землепотрясная! Вау!

– Это Богоматерь, – сухо сказала Акнир и добавила: – Потрясающе. Никакого сравнения с Кирилловской церковью.

Рыжеволосая нежнолицая Божья Матерь на полотне воплощала в себе и силу, и мягкость – любовь, доброту, бесконечное терпение и веру в спасение, которое коснется любого, как солнечный свет касается поутру всех людей. Хотелось протянуть к ней руки, прильнуть, уткнуться лбом в ее колени, попроситься в объятия. Богоматерь словно наполняла смотрящего на нее светом и силой, готовностью тянуться к небу – столь же естественно, как вздох наполняет легкие воздухом, как травы сами поднимаются к солнцу весной.

Лицо Богоматери было совершенным и совершенно законченным шедевром, в то время как фигуру младенца на ее руках художник только наметил углем.

– Неужели эти идиоты в Синоде могли отказаться от такой шикардосной работы? – возмущенно изумилась Землепотрясная Даша.

– Не могли… Это, может быть, лучшее, что он написал, – с недобрым восхищением сказала Акнир. – И лучшее, что он уничтожил.

– Как уничтожил? Когда?

– Не знаю. Но раз Маша, знающая творчество Врубеля от эскиза до наброска, не знает о собственном портрете – то он не сохранился.

– Мы должны сохранить его, должны показать Маше! – Чуб быстро засняла врубелевский шедевр на мобильный. – Пусть знает, что он до сих пор любит ее. Ее, а не тебя!

– Ну, слава Великой Матери! Хоть теперь успокоишься, – Акнир брезгливо передернула плечами. – Все нормально, он по-прежнему любит твою распрекрасную Машу.

– Или нам нельзя Маше ни о чем говорить? – озадачилась Чуб, рассматривая на экране готовые снимки. – Ведь Маша теперь любит Мира. У них все почти наладилось… А тут мы с большим приветом от Врубеля. А старая любовь не ржавеет. Еще рванет сюда… Что же делать? Она только-только начала его забывать. И Мир ее любит и будет с ней, а Врубель уже никогда с ней не будет.