Джек Ричер, или Без второго имени

Ричер так и сделал – поел в полном одиночестве на кухне в подвале особняка, пока все остальные ждали наверху дальнейшего развития событий, – а потом ушел, так и не узнав, кто в тот день появился на свет.

Мужчина входит в бар

Ей было около девятнадцати. Не больше. Возможно, меньше. Страховая компания посчитала бы, что у нее впереди еще лет шестьдесят. Я же решил, что гораздо более точным прогнозом будет тридцать шесть часов. Или тридцать шесть минут – если все с самого начала пойдет не так.

Блондинка с голубыми глазами, она, однако, не была американкой. Благодаря многим поколениям благополучной жизни американские девушки излучают некий свет и непринужденность, но эта девушка не могла ими похвастаться. Ее предки познали трудности и страх, и их наследие оставило следы на ее лице, теле, и в движениях, и в глазах, в которых застыла настороженность.

Она была худой, но не той худобой, что рождается от диет, а той, которая является печальным даром предыдущих поколений, не имевших достаточно еды и голодавших – или не голодавших. Ее движения, изменчивые, наполненные напряжением и легкой тревогой, поражали своей нервозностью, хотя она отлично проводила время.

Девушка находилась в нью-йоркском баре, пила пиво, слушала оркестр и была влюблена в гитариста. И это не вызывало ни малейших сомнений. Ее взгляд, когда из него пропадала настороженность, наполняло обожание, направленное исключительно на него и больше ни на кого. Возможно, она была русской и богатой. Она сидела одна за столиком у сцены, перед ней лежали свеженькие двадцатки из банкомата, она платила за каждую новую бутылку одной из них и не просила сдачи. Официантки ее обожали.

В дальнем конце зала на обитой тканью скамье сидел мужчина, который не сводил с нее глаз. Скорее всего, телохранитель. Высокий, широкоплечий, с бритой головой, в черной футболке и черном костюме. Он являлся одной из причин, почему она в возрасте девятнадцати лет или даже меньше пила пиво в городском баре. Это заведение не относилось к числу гламурных, где придерживаются определенной политики касательно богатых несовершеннолетних девушек. Паршивое местечко на Бликер-стрит, где работали тощие официанты, чтобы оплатить свое обучение, и я догадался, что, взглянув на девушку и ее охранника, они решили, что проблемы им не нужны, зато чаевые очень даже пригодятся.

Примерно минуту я наблюдал за ней, потом отвернулся. Меня зовут Джек Ричер, и раньше я был военным копом – ударение на слове «был». Я уже не служу в армии примерно столько же времени, сколько там провел, но от старых привычек трудно избавиться. Я вошел в бар так же, как обычно вхожу в любые места, – осторожно. Половина второго ночи. Я доехал на поезде А до Западной Четвертой улицы, двинулся на юг по Шестой авеню, свернул налево на Бликер и окинул взглядом тротуары. Я хотел послушать музыку, но не такую, которая выгоняет большое количество посетителей наружу, чтобы покурить.

Самая маленькая толпа собралась рядом с заведением, к двери которого вела короткая лесенка. У обочины стоял блестящий черный «Мерседес» с водителем за рулем. Музыку, доносившуюся изнутри, приглушали стены, но я уловил резвые басовые ноты и энергичные звуки барабана. Поэтому поднялся по ступенькам, заплатил пять баксов и вошел внутрь.

Два выхода. Один – через дверь, в которую я вошел, на другой указывала стрелка в конце длинного темного коридора с туалетами в задней части заведения. Зал был узким, примерно девяносто футов в длину, барная стойка слева, недалеко от входа, несколько обитых тканью скамеек в форме подковы; дальше – столики, случайным образом расставленные на открытом пространстве, где, судя по всему, в другие вечера устраивали танцы. И сцена с оркестром.

Оркестр выглядел так, будто его собрали случайным образом в результате ошибки агентства по работе с музыкантами. Басист, плотный, далеко не молодой чернокожий тип в костюме с жилетом, пощипывал струны стоявшей вертикально бас-гитары. Барабанщик, громадный старик, удобно устроившийся около своих инструментов, вполне мог быть его дядей. Вокалист также играл на гармонике и был старше басиста, но моложе барабанщика и крупнее обоих. Лет шестидесяти, сложенный для комфортной жизни, а не спортивных достижений.

Гитарист отличался от них по всем параметрам – молодой, белый и совсем небольшой. Может, лет двадцати, рост около метра семидесяти, примерно шестьдесят килограммов весом. Он играл на роскошной голубой гитаре, подсоединенной к новенькому усилителю; инструмент и электроника вместе создавали резкие, сильные звуки, наполненные пением космоса и похожие на эхо повторениями музыкальных фраз. Я решил, что усилитель стоял на одиннадцати, потому что звук был невероятно громким и заполнял весь зал, так что казалось, будто там уже не осталось места.