Джек Ричер, или Заставь меня

– Мадам, мы пришли к вам за информацией. Нам нужно, чтобы вы рассказали нам о Питере.

– Идите за мной, – сказала сестра Маккенна.

* * *

Они прошли через дом в кабинет с темными панелями, окна которого были плотно зашторены от солнца. Кабинет украшал камин, отделанный речными камнями. Сестра Маккенна предложила им сесть в низкие мягкие кресла с подлокотниками. Ричер откинулся на спинку, а Лидия Лейр наклонилась вперед, так что их колени почти соприкасались.

– С чего мне следует начать? – спросила сестра Маккенна.

– Расскажите все, что вы знаете о Кивере.

– Как вы понимаете, я с ним не встречалась. Но Питер любит рассказывать о своих проблемах, поэтому в процессе селекции я постепенно что-то узнала обо всех кандидатах.

– И сколько их было?

– Для начала восемь.

– Процесс занял много времени?

– Почти шесть недель.

– Он основательный человек.

– Да, таков Питер.

– Как часто вы с ним разговариваете?

– Почти каждый день.

– И как долго продолжаются ваши беседы?

– Иногда около часа.

– Это много.

– Он мой брат. И он одинок.

– Зачем ему потребовался частный детектив?

– Из-за Майкла, его сына и моего племянника.

– Мы слышали, что у него были проблемы.

– Это неправильное слово. Вежливая замена неприятностей. Что, в свою очередь, вежливая замена чего-то похуже. Майкл и неприятности – вещи несовместимые.

– А каким будет правильное слово?

– Майкл не дошел до конца конвейера. Некоторые детали так и не заняли свои места. Я стараюсь не винить его мать, но она была не самой лучшей из матерей. Она умерла почти через десять лет после его рождения.

– И каких деталей ему не хватает?

– Вы счастливый человек, мистер Ричер?

– Не могу жаловаться. В целом. Сейчас я чувствую себя очень хорошо. Но это не имеет отношения к той части нашего разговора, ради которого мы пришли, вы же понимаете.

– По шкале от одного до десяти, каким был худший момент в вашей жизни?

– Около четырех.

– А самый счастливый?

– По сравнению с теоретическим максимумом?

– Ну да.

– Около девяти.

– Хорошо. Четыре – худший вариант, девять – лучший. Ну а вы, госпожа Чан?

Чан ответила не сразу:

– Худший момент – пожалуй, три. И я бы сказала, что лучший – восемь. Но сейчас, возможно, девять. Так мне кажется.

Она посмотрела на Ричера, когда произносила эти слова, и сестра Маккенна перехватила ее взгляд.

– Вы любовники? – спросила она.

Ответа не последовало.

– Дорогая, если вы спите вместе, то девять – это наверняка. Так безопаснее. Но не больше. Десять вызывает у них страх перед возможной неудачей. Однако сейчас ваши оценки колеблются от трех или четырех до двух девяток, хотя одна из них на самом деле восьмерка, но мы слишком вежливы, чтобы об этом сказать. Впрочем, вы поняли, к чему я клоню. Вы нормальные люди. Если б ваши оценки колебались от двух до семи, вы бы оставались нормальными, но производили бы впечатление немного мрачных и скрытных людей. Вы понимаете?

Чан кивнула.

– А теперь представьте, что ваша стрелка застряла на нуле. И совсем не двигается. Ноль внизу и ноль наверху. Это Майкл. Он родился несчастливым, лишенным способности радоваться. Родился, не имея ни малейшего понятия о том, что такое счастье. Он не знает о его существовании.

– Для этого состояния есть название? – спросила Чан.

– Сейчас есть названия для всего. Мы с Питером без конца их обсуждаем. Но ни одно не подходит. Я люблю старомодный словарь. И называю это состояние меланхолией. Но звучит как-то слабо и пассивно. У Майкла глубокие эмоции, но они не имеют разных значений. Вы ощущаете радость или страсть, а он чувствует такую же интенсивность, но только на нулевом уровне. И он умен. Он прекрасно понимает, что с ним происходит. Результатом является непрекращающаяся пытка.

– Сколько ему лет?

– Тридцать пять.

– Каковы внешние проявления? С ним трудно иметь дело?

– Напротив. Он очень тихий и незаметный. Делает то, что ему говорят. Почти не разговаривает. Целыми днями сидит, уставившись в пространство, жует губу, а его глаза мечутся из стороны в сторону. Смотрит в монитор своего компьютера или возится с телефоном. Агрессия отсутствует. Он никогда не огорчается. Огорчение предполагает эмоциональные изменения.

– Он может работать?

– Это часть проблемы. Он должен работать, чтобы иметь право на жилье. Это часть сделки. И он может работать. Некоторые вещи он делает хорошо. Но люди находят общение с ним изматывающим. Они не любят находиться рядом. Их производительность падает. Обычно его просят уйти. Поэтому он постоянно начинает новые программы, а потом бросает их.

– Где он сейчас живет?

– Сейчас – нигде. Он исчез.

* * *