В целом так и было. Я наклонился, чтобы посмотреть на монитор, и в центре экрана увидел подиум, который находился достаточно близко и казался довольно большим; прозрачное стекло также удавалось разглядеть. Подиум выглядел заброшенным, люди покинули его в спешке, а потом и думать о нем забыли.
– Я не могу разглядеть скол в стекле, – заявил Хенкин.
Женщина втиснулась между нами, и я уловил аромат «Шанели». Она щелкнула мышкой, и на стекле появилась красная точка, в пятистах миллиметрах от левого края и семистах миллиметрах сверху.
– Каков точный рост вашего президента? – спросил Хенкин.
Женщина снова щелкнула мышкой, и на экране появилась стоящая за подиумом фигура, но не президента Франции, а его дублера, предположительно такого же роста и веса. Возможно, полицейский или телохранитель.
Красная точка находилась на шесть дюймов левее горла.
– Видите? – спросил Хенкин. – Я знал. Он бы промахнулся. Левее и немного ниже.
Русский поднялся на ноги, стряхнул пыль со своих безупречных брюк и, подойдя к перилам балкона, посмотрел в сторону Дома инвалидов через серые крыши парижских домов. К нему присоединился Беннетт, встав справа, плечом к плечу; я оказался с другой стороны. Я видел бульвар Распай, широкие улицы, машины и людей, ровные ряды подстриженных деревьев, открытые зеленые пространства, тихие здания цвета меда, украшенные черным декоративным литьем, крытые шифером крыши и поникшие флаги, а также размытые белые очертания старой больницы и далеко за ней верхушку Эйфелевой башни.
Затем произошли сразу три вещи – в четком предопределенном ритме; так тикают старые часы,
Глава 17
Я оказался на полу балкона еще до того, как упало мертвое тело Хенкина. Его пробитая голова оставила красно-серые полосы на плече моей куртки, и я помню, как успел подумать: «
Женщина с лэптопом скорее стонала, чем кричала, и на коленях пыталась поскорее отползти в столовую. Старый полицейский в синей форме застыл на месте, и верхняя половина его тела оставалась незащищенной. Я подумал, что в этом нет ничего страшного, потому что стрелок не станет задерживаться, чтобы сделать еще один выстрел. Только не в центре Парижа. Я приподнялся на коленях и заглянул за перила, пытаясь зафиксировать место, где возникла вспышка. Закрыв глаза, я снова ее увидел, чуть левее старой больницы, дальше, в окне верхнего этажа, шестью этажами выше.
Я открыл глаза, чтобы проверить. Либо бульвар Тур-Мобур, либо небольшая улочка за ним, серая крыша мансарды, окно в стиле боз-ар в изящном каменном обрамлении. Около тысячи шестисот ярдов. Почти миля. Семнадцать минут ходьбы обычным шагом. Я повернулся, встал, перепрыгнул через женщину с лэптопом, которая все еще стояла на коленях, стремительно пересек гостиную, выскочил в коридор и побежал вниз по лестнице, на улицу.
Я двигался не в сторону Дома инвалидов. Бесполезно. Стрелок уже наверняка скрылся, и за каждую минуту, которую я тратил бы на достижение этой цели, он бы удалялся от меня все больше. Издалека до меня донесся вой сирен, степенный и жалобный
Я выбрал улицу Севр. Не бежал, чтобы меня не задержали полицейские, но шел максимально быстрым шагом. Гораздо быстрее, чем стрелок, тут не могло быть никаких сомнений. Он будет неспешно и бесцельно прогуливаться, само воплощение невинности. Но что у него может быть с собой? Только не снайперская винтовка, разобранная на части. Для этого ему потребовались бы пила и паяльная лампа. Большинство таких винтовок достигают более пяти футов в длину и весят не меньше тридцати фунтов. Персидский ковер? Рулон ткани? Или он где-то спрятал винтовку?